Такаюки Тацуми - Гордиев узел. Современная японская научная фантастика

— Крабы, омары, креветки — основа нашей семейной кухни еще со времен самого Сальвадора, — пояснил «Дали». Он разламывал панцири гигантских Креветок (интересно, они закупают их где-то на краю света или разводят неподалеку?) и набрасывался на нежную, пропитанную соком мякоть. За все время он ни разу не выпустил из рук ножа и вилки.

«Дали» старательно пережевывал пищу, его мощные челюсти гурмана без устали двигались вверх-вниз.

— Доктор, вы попросите за меня, ладно? — Голос Виви звучал так гладко, будто его смазали маслом. — А то дедушка меня совсем не слушает.

— Вечно она чего-нибудь хочет, просто беда, — сказал «Дали» и посмотрел на «Меня» со значением. — Ни в чем не могу ей отказать.

— Да нет же! Пусть доктор женится на мне и заберет меня в TOKYO.

Тут настала моя очередь прийти в замешательство.

Да, она безусловно «Мне» нравилась. Но для таких барышень влюбленность в собственного врача — обычное дело, ее не хватает надолго. Виви просто ищет союзника в той борьбе, которая происходит у нее в душе. Кого-то, кто, полюбив, протянет ей руку помощи, будет бережно защищать и опекать ее, кого-то, но не «Меня». Лучше всего на эту роль подходит профессор Ишервуд.

Виви закипала, все больше и больше теряя контроль над собой. У «Меня» зародились нехорошие предчувствия.

— Все, Виви, хватит, пора спать. Я, с вашего позволения, тоже отправлюсь в свою комнату, — «Дали» с трудом водрузил грузное тело на костыль. — Доктор, вы уж вразумите ее, пожалуйста.

— Нет, нет, нет, ни за что! — закричала Виви.

Дальнейшее было делом нескольких мгновений. Она вся будто одеревенела, потом схватила со стола нож и попыталась вонзить лезвие в мягкую, округлую грудь.

«Я» ожидал чего-то подобного, поэтому сумел опередить ее на доли секунды. Выбив нож из рук Виви, «Я» прокричал «Дали»:

— Дайте мне костыль!

Честно говоря, «Я» сам не ожидал такого эффекта: приступ моментально сошел на нет.

— А ну отдай! — прорычал «Дали». Его глаза сверкали нехорошим блеском. Он отобрал у внучки костыль, бросая на нас обоих исполненные ненависти взгляды.

«Я» знал, что еще Сальвадор Дали испытывал особую психологическую тягу к этому предмету. Существует легенда о том, что вид старых, обшарпанных костылей, забытых в кладовке на чердаке, так потряс его, что он до полусмерти избил свою спутницу. Костыли часто появляются и на картинах Дали. Это опора, на которой держится его текучий, расплывающийся мир, важный предмет в его символическом реквизите.

Дед и внучка некоторое время не двигались с места, пытаясь испепелить друг друга взглядами, словно охваченные ревностью любовники. Виви первой пришла в себя и выбежала из столовой, закрыв лицо руками.

Видимо, костыль имел символический смысл и для «Дали»: он был подпоркой, с трудом удерживавшей его рассудок от падения в бездну безумия. Но при случае мог вызвать приступ одержимости и гнева. Опасное приспособление.

История с костылем внезапно обнажила застарелую бессознательную неприязнь, поселившуюся в этой семье.

Ужин был окончен.

Как бы там ни было, следовало отыскать Виви. Допрошенный «Мной» слуга сообщил, что она только что уехала куда-то на машине. «Наверняка изволили в город отбыть, куда же еще. Вы попробуйте съездить в тот паб, где художники собираются».

«Я» сунул несколько монеток в подставленную ладонь и выбежал за ворота.

Колония художников во владениях семьи «Дали» разрасталась как снежный ком. И этот городок, ветвящийся вокруг одной-единственной главной улицы — а кроме него в округе и вовсе не было ничего примечательного, — стал пристанищем бездомной богемы.

В воздухе паба, насквозь пропитанном дымом и пьяной многоголосицей, табачная вонь смешивалась с запахом марихуаны.

В общей кутерьме выделялась группа людей, безмолвно застывших в растительной медитации, — дадаисты, последователи Джорджо де Кирико[51]. Какая-то парочка занималась любовью, прижавшись к столбу, их сплетенные тела были испещрены татуировками вьющихся лиан и змей. Обойдя их, «Я», наконец, добрался до издали облюбованного «Мною» столика, пустовавшего в углу.

В темном закутке вповалку лежали люди в нарядах одинакового синего цвета — монохромисты. На свету копошился клубок тел в алых одеждах — еще одна группа адептов того же течения.

Стремительно двигались по залу футуристы, превозносившие скорость как первейшую ценность в жизни. Они вели свои дискуссии на особом наречии, быстроязе, звучавшем абракадаброй для непривычного уха.

Особой наглостью отличалась компания приверженцев оп-арта. Среди них был человек, с ног до головы обмотанный грязными тряпками наподобие мумии. От него несло гниющей плотью, как от протухшей говядины.

— Не угостишь рюмочкой? — ко «Мне» подошла девушка из группы фовистов. — Ты сам-то из какого течения?

— Как видите, — через силу улыбнулся «Я», придвинув к ней бутылку рома.

— Да уж. Одежка у тебя — полное дерьмо. Ни капли фантазии. Одна практичность на уме, тоска зеленая. Эх ты! — Она принялась отчитывать меня без особого, впрочем, энтузиазма. А потом, воскликнув: «Ой, да вот же мой парень!» — вскочила со стула и двинулась навстречу пожилому мужчине — это, надо полагать, и был ее приятель.

«Я» облегченно вздохнул: ходят слухи, что фовисты в большинстве своем — волки-оборотни. Девушка беседовала со своим кавалером, в котором было что-то от устаревшей модели робота. Кубист, не иначе. Улучив паузу в разговоре, она подмигнула «Мне» и ух-мыльнулась, обнажив клыки. «Мне» сделалось как-то не по себе.

«Я» в который раз подумал, что по земным представлениям о здравом рассудке все эти ребята-художники распрощались с ним давным-давно. Атмосфера, царившая в пабе, больше всего напоминала палату психушки, где «Мне» довелось одно время работать.

— Ты один? Можно присесть? — на смену фовистке к моему столику подошла совсем молоденькая девушка.

— Ты кто?

— А мы встречались. Не помнишь — в усадьбе «Дали», в гардеробе?

— А, так это ты сидела у входа? Не знаешь случайно, где сейчас Виви, внучка хозяина?

— Небось умотала на машине со своими ухажерами.

— Знать бы куда... Очень надо ее найти.

— Брось, не пытайся даже. Фиг ты ее найдешь в такой огромной пустыне.

Да, она, пожалуй, права. Раз Виви не одна, ничего страшного с ней не случится. «Я» спросил у девушки, чем ее угостить.

Она заказала шампанское, «Я» попросил пива.

Марсианское пиво — порядочная дрянь, хмель и вода самого отвратительного качества, а по вкусу напоминает мышиную мочу. Но забирает оно крепко, так что «Я» прилично опьянел.