Такаюки Тацуми - Гордиев узел. Современная японская научная фантастика

— Ну разумеется, — подхватил профессор. — Она ведь такая хрупкая натура. По большому счету эта затея — отправить ее на такую бесчеловечную планету была ошибкой.

«Я» перебил его грозивший затянуться монолог:

— Итак, вы желаете вступить в брак?

— Больше всего на свете, — воскликнул знаменитый ученый. — Готов преодолеть все преграды, чтобы соединиться с Виви.

— Однако на пути к вашему браку и вправду немало препятствий. Прежде всего, госпожа Виви годится вам в дочери. Что она сама об этом думает?

Профессор заметно погрустнел.

— Не знаю. Сердце моей Беатриче для меня загадка почище тайны Фобоса[49].

— Ну что же, выходит, прямого отказа вы тоже не получили.

— Ах, на устах моей возлюбленной играет лишь улыбка Моны Лизы.

Профессор театрально возвел очи горе, словно играл в шекспировской драме. Следовало бы посочувствовать его наивности, но слишком уж комично он смотрелся. Похоже, вообразил себя престарелым Данте.

«Меня» так и подмывало уточнить, какую Мону Лизу он имел в виду: кисти да Винчи или Сальвадора Дали, но «Я» сдержался, сочтя, что это будет бестактностью.

Между тем сеанс психоанализа шел своим чередом. Мы с профессором достигли полного взаимопонимания и вовсю продвигались по намеченному плану. Главная сложность психотестов в том, что, столкнувшись с сопротивлением пациента, врач бессильно топчется на месте. А знаменитый ученый обладал открытой, в чем-то детской психикой.

«Я» следовал привычному порядку — тест тематической апперцепции, усовершенствованный тест Роршарха, тест свободных ассоциаций, электроэнцефалограмма, цветовой тест Люшера, тест незаконченных предложений — а сам никак не мог решить, стоит ли открыть ему тайну Виви. Тайну, известную «Мне» одному. 

На Земле Виви попала в ужасную аварию. То, что вопреки всем прогнозам она осталась жива, — заслуга земных врачей, целиком заменивших ее внутренние органы механической копией. Виви об этом не сообщили. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы представить, что могло случиться с хрупкой молоденькой девушкой, страдающей тяжкой фобией, узнай она, что внутри у нее тикают механические внутренности.

«Я» сам узнал об этом из истории болезни, когда Виви обратилась ко «Мне» с тяжелым неврозом. В то время она, изящная юная красавица, уже несколько раз пыталась покончить с собой. «Мне» не составило большого труда разобраться с причинами этих приступов. Искусственные внутренности пациентки, что же еще. Если рассудок можно обмануть, то попытки провести подсознание обречены на провал. Природная склонность к саморазрушению, усиленная приказом, идущим из глубин бессознательного, привела в действие «принцип нирваны»[50].

Возможно, мой долг врача состоял в том, чтобы открыть ей всю правду. Но «Я» не решился. Уж слишком хрупким было ее сердце — сосуд филигранной работы с тончайшими стенками.

«Я» до сих пор прекрасно помню то лето. Стояли первые жаркие дни, и платаны на городских аллеях были густо усыпаны молодой листвой. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви и заглядывали в окна моей крошечной, только что открывшейся клиники. Виви приходила каждый день после обеда, когда заканчивались занятия в художественной школе неподалеку.

«Я» был изумлен ее появлением. Внучка и наследница марсианского миллионера казалась экзотической бабочкой, внезапно залетевшей в мой кабинет. Ей было тогда восемнадцать, «Мне» — двадцать семь: молоденький врач, только что окончивший университетский курс и получивший диплом. Да и клиника моя была одно название — съемная каморка, ни медсестры, ни секретарши, лишь новенькая вывеска над входом.

— Зашла без всякой причины. Просто ваша клиника попалась мне на глаза. И от школы недалеко, — сказала Виви, авансом заплатив за лечение кругленькую сумму.

Сейчас «Я» думаю, что дай «Я» тогда волю своим чувствам, и «Мне» ничего не стоило бы влюбиться в свою пациентку. Но «Я» не строил иллюзий относительно своего положения и заставил себя подавить лишние эмоции: все-таки квалификация психолога чего-нибудь да стоит. А точнее, «Я» просто не был уверен, что смогу сделать ее счастливой. Знаю, звучит старомодно, но подобные сомнения гложут множество молодых людей, у которых за душой нет ни имени, ни денег, ни репутации. Так что «Я» по сей день не жалею о том, что мы с Виви и остались лишь врачом и пациенткой, именно поэтому с чистой совестью принял приглашение дома «Дали».

Психотесты профессора показали превосходные результаты. Но как «Я» и думал, перспектива брака Виви и Ишервуда упиралась в одну непреодолимую преграду: так и не вылеченная до конца фобия Виви никак не сочеталась с профессией жениха. Будь он бизнесменом или художником, тогда, конечно, другое дело... Едва «Я» закончил с тестами, профессор, на которого опять напала болтливость, принялся изливать «Мне» душу, не замечая моих колебаний.

— Только я люблю ее по-настоящему. У этого Пинкертона одни сокровища «Дали» на уме. Что ни говори, «Дали» владеет картинами своего великого предка, а это такая ценность. Говорят, за каждый дюйм его холстов можно выручить сто футов земли на Манхэттене. Только я не такой. Лишь после встречи с Виви я, старик, понял истинный смысл жизни. Она для меня — благоуханный цветок, распустившийся на красных равнинах Марса. Да, без нее у меня нет будущего.

— И все же у Пинкертона большое преимущество. Молод, хорош собой, уж он-то не позволит молодой жене заскучать.

— Ну вот, и вы туда же.

— Да нет, просто повторяю банальные истины.

Вот тут-то «Я» и увидел их впервые: мягкие часы.

Профессор Ишервуд, как ни в чем не бывало, положил их на край стола.

— Какие странные часы! — воскликнул «Я» в удивлении.

— А, вы об этом... да, вещица сделана из белков нового типа. Мое изобретение, — ответил профессор. — Механизм работает как надо, точно показывает время. На жаре они плавятся, как шоколад, а при обычной температуре — сами видите.

И точно, часы были мягкими. Повинуясь силе тяжести, они стекали-свешивались с края стола точно так же, как на той знаменитой картине Дали.

— Меня заботило только одно, смогут ли зубчики и шестеренки правильно двигаться в месте сгиба, — сказал профессор.

— Да уж! По законам механики это совершенно невозможно! — «Я» не смог сдержать восхищения.

— Весьма распространенная точка зрения. Видите ли, в моих новых белках изменены сами свойства материи. Искривление оси вращения, к примеру, никак не влияет на его траекторию. Сама материя становится универсальным шарниром.

— Замысловатая у вас получилась игрушка, — сказал «Я».