Генри Олди - Клинки Ойкумены

– Прежде чем мы расстанемся, сеньор Пераль, я бы хотел задать вам последний вопрос. Откуда у вас рапира? Насколько я помню, вы оставили ее на Террафиме.

– Рапира? – фыркнул маэстро. – Это я у вас хотел спросить!

И привычным движением положил ладонь на эфес.

– Господи Боже мой! Из костра пылающего взываю к Тебе, из сердцевины пламенной…

Псалом шестнадцатый: «Единой надеждой живу». Любимый псалом отца. Диего помнил его наизусть с детства. Даже пел в церковном хоре, когда был мальчиком и не знал, что сперва у Диего Пераля сломается голос, а потом – судьба. Падре Игнасио говаривал: «У тебя, Перальчик, в глотке ангельская свирель!» Спустя годы, услыхав, как хмурый мастер-сержант затягивает шестнадцатую «Надежду», падре зажмет руками уши: «Цыц, Перальчик! Умолкни! Ну точно волк на луну…»

– Ибо надеюсь не на силу рук и крепость власти…

Диего стоял на пороге пустой комнаты. Да, стул. Он только подчеркивал отсутствие мебели и декора – простой стул со спинкой, выгнутой по-кошачьи. Час пребывания в сей комнате, одной из дюжины помещений Доступного Унихрама, стоил больше, чем Диего мог себе позволить. Это Карни, видя, как мучится «ястреб», превращаясь в мокрую курицу, уговорила маэстро оплатить хотя бы полчаса. По понедельникам с семи до десяти утра в Унихраме были приличные скидки – это сыграло решающую роль.

Возврат части гонорара, выплаченного за услуги транспортного колланта, не слишком поправил финансовую ситуацию. Мар Фриш честно исполнил обещание, но Диего потребовал от Карни, открывшей в местном банке текущий счет, перечислить эти деньги Васко д’Авилькару. Честь маэстро схватилась в жарком бою с практичностью доньи Энкарны, и честь победила, хотя с большими потерями – вся сумма ушла дону Васко. Ушла и вернулась: получатель отказался от перечисления, не комментируя свой поступок. Честь слала бы деньги обратно раз за разом, понимая тщетность таких действий и не в силах поступить иначе, но практичность собралась с силами, перешла в контрнаступление по всем фронтам – и маэстро сдался. Единственное, он добился согласия Карни на то, что возврат будет лежать на счету в качестве неприкосновенного запаса, на черный день.

– …а только на Создателя мира…

Он искал на Хиззаце действующий приход Церкви Господа Горящего: собор, храм, молельню – часовенку, наконец! – и не нашел. Местные пагоды и ступы с завитушками, противными строгому вкусу Диего, навевали уныние. Зайти туда даже просто так, ради возможности побыть в тишине, казалось маэстро предательством. Сдуру Диего сунулся в общину отшельников-тихаритов, рассчитывая найти если не святого, то хотя бы мудрого старца, с кем имело смысл поделиться сомнениями; выяснил, что тихариты дают вечный обет молчания – и убрался не солоно хлебавши.

Про Унихрам разузнала Карни – вычитала в вирте. В самом деле, зачем расходовать средства, строить сотни церквей, содержать уйму священников разного толка, если деловая сметка подсказывает, что здание веры можно возвести на двух столпах: прогрессе и унификации? Основному населению Хиззаца хватает пагод, а приезжих, озабоченных вопросами религии, не так уж много, чтобы их не удовлетворила комфортная сеть Унихрамов.

– Костер пылает, плоть слаба, но дух вопиет к небесам…

Он подошел к стене. Сработали фотоэлементы, обнаружив клиента: перед Диего высветился интерактивный каталог. Искать следовало на букву «Г» – оба слова «Господь Горящий» начинались с этой буквы, что облегчало поиски. Ага, вот. «Монотеистическая локальная религия, практикуемая на Террафиме. Основывается на проповедях Марьена Высокого, собранных в «Толкования». Приверженцы церкви Господа Горящего полагают Марьена единственным настоящим пророком…»

Диего не сдержался, выругался сквозь зубы. Текст раздражал его неимоверно: казенностью, затхлым привкусом справочника. Напомнив себе про деньги, выплаченные за жалкие тридцать минут – время! деньги… – он ткнул пальцем в абзац, повествующий о его вере, как раз между строкой про «локальную религию» и строкой про Марьена Высокого. От пальца во все стороны побежали круги, словно от камня, упавшего в воду. Границы кругов светились зеленым, внутри них дрожала мелкая рябь, искажая буквы унилингвы.

Маэстро отдернул руку, но было поздно.

– Все костры погаснут, расточатся, обратятся в прах. Лишь Твой костер, Господи Боже мой, пребудет вечно…

Комната раздалась вширь, вдоль, ввысь. Ощущение пространства упало без предупреждения, нахлынуло, рождая тошноту. Умом Диего понимал, что вряд ли площадь комнаты увеличилась хотя бы на ноготь. Но мог ли жалкий разум спорить с бурей чувств, утверждающих обратное? Он видел, слышал, обонял. Ряды дубовых скамеек для прихожан. Алтарь в ограде, украшенной венками и знаменами. Запах ладана и корицы. Низкий рокот орга́на. Шестнадцатый псалом, удивительное совпадение. Резные статуи святых на постаментах. Витражи в стрельчатых окнах. Серебряные реликварии. Деревянные хоры в центральном нефе. Тени в углах, тени в чаше свода.

Эскалонский собор Святого Выбора.

Говоря откровенно, Диего предпочел бы иной храм. Святой Выбор предлагал верующему такие варианты, что надежда там и не ночевала. Смирение пред высшей силой – да, баланс выгод и потерь – да, земная тщета – трижды да, но надежда – нет. Ситуация походила на дурной каламбур: интерьер собора Святого Выбора лишал выбора Диего Пераля.

Молись или уходи.

Пред алтарем, вне ограды, было обведено красной светящейся чертой место для молитв. Еще одно красное пятно, похожее на лужицу свежей крови, размещалось на скамейке: третьей от алтаря, ближе к краю. Заранее, еще до явления в Унихрам, Диего прочел в инструкции, что разметка показывает клиенту, где можно преклонить колени или присесть, не опасаясь разбить себе лоб о стену или плюхнуться задом на пол. Голографический интерьер создавал иллюзию правдоподобия, но доверять голографии полностью – выставлять себя на посмешище.

Диего опустился на лже-скамейку:

– Из костра пылающего взываю к Тебе…

Псалом звучал насмешкой. Маэстро шел в Унихрам, желая найти успокоение для души – души, как он опасался, пропащей, совращенной, безвозвратно погибшей в дьявольском путешествии. Все зря: фокусы скрытой аппаратуры, обман расстояний, ложь интерьера. Найди он здесь покой, и покой окажется пустышкой, тонким издевательством над мятущимся рассудком. Если верить рекламному проспекту, каждая из церквей, воссоздаваемых в Унихраме, была лицензирована соответствующими патриархами. При желании клиент имел возможность заказа службы по каталогу богослужений – если, конечно, длительность службы не превышала время, оплаченное клиентом. В перечне услуг присутствовала также исповедь: автоматическая информателла начинала и завершала таинство покаяния согласно канону, а если клиент надолго умолкал, информателла поощряла его к дальнейшему рассказу о своих грехах. Да что там! – Унихрам позволял исповедоваться настоящему, живому священнику. Но это мог себе позволить разве что миллионер: исповедь шла через гипер, связывая Хиззац с Террафимой.