Марина Казанцева - Одинокая звезда

Эдди от изумления безмолвствовал. Его идея и вдруг дала какой-то результат!

— Тяните давайте! — взмолилась Джейн.

Трос легко пошел вверх, и тяжёлая плита стала принимать вертикальное положение. Открылся чёрный зев колодца, откуда потянуло холодом. Отчаянные кладоискатели скучились на краю бездонной дыры, держась друг за дружку, чтобы не упасть. Им было жутко. При слабом свете самодельных факелов стали видны серые стены, уходящие в бездну. Немного ниже виднелась каменная скоба.

Эдди бросил вниз пустой коробок из-под спичек. Никто не уловил звука от падения его.

— Надо уходить, — с сожалением констатировал Вилли. — ставим диск на место, а то свалимся вниз.

Вместе с Эдди, который в этот день совсем онемел, они привинтили крышку обратно и в несколько приемов, переправляясь на берег по двое, выбрались из пещеры.

На берегу было блаженно тепло и некоторое время ребята отогревались.

— Какие всё же мы идиоты все. — огорчённо произнес Эдди. — Простое дело — фонарик, так ведь и тут промашка!

— Завтра вернемся со снаряжением. — успокоил его товарищ.

— И куртки возьмем. — планировала Минди.

— И, само собой, фонари! — добавила Джейн.

Все были в потрясении от открытий сегодняшнего дня. Мог ли кто знать, что в их неказистой местности скрываются такие чудеса!

***

Дарби заперся со своими драгоценными бумагами у себя в чуланчике и принялся их перебирать, не зная, с чего начать. Постепенно он успокоился и начал внимательно рассматривать добычу.

В термосе находились два документа. Один был напечатан на неизвестном языке. Даже не напечатан, а переснят. Второй — на английском — юный сыщик вполне мог прочитать. Каждый из них был сшит скрепкой и содержал несколько листов с текстом на одной стороне.

В папке, изъятой во время обыска у ювелира в офисе и честно полученной от шерифа, опять было два документа, и опять же — один на неизвестном языке, а второй — на английском. Если бы Дарби был посообразительнее, он бы догадался, что это один и тот же документ на разных языках. Скорее всего — английский — это перевод. Пока же он пожалел, что ему не все доступно к прочтению.

Он начал с того, что полегче, то есть с листков из термоса. С первой строки он понял, что это письмо.

"Сарториус К. Пазола, — д-ру. Давиду Менге. Барселона, 19…г.

Дорогой друг, с прискорбием вынужден Вам сообщить, что лицо, о состоянии здоровья которого Вы справлялись, в прошлом году неожиданно скончалось. Я, будучи адвокатом покойного в течение уже двух десятков лет, полагал, что нахожусь в курсе всех его текущих дел. Каково же было мое удивление, когда, разбираясь в бумагах покойного, я обнаружил некий документ, который пролил некоторый свет на происхождение состояния этого почтенного семейства, которому я оказывал посильные услуги. С Его Светлостью меня связывали, можно сказать, дружеские узы, чего я никак не могу сказать об остальных членах Его семьи. Князья Мартиросса даже среди своего круга отличаются высокомерием и холодностью.

Поэтому вместе со смертью князя я немедленно поспешил оставить их родовое поместье.

Но спустя некоторое время я заподозрил, что смерть Его Светлости не была естественной. Несмотря на почтенный возраст, он был сухощав в кости, но весьма крепкого сложения.

Незадолго до своей кончины он призвал меня к себе и, обращаясь по своему обыкновению с благородной простотой, доверил мне некоторый документ.

Князь выразил пожелание, чтобы я со всевозможной осторожностью разобрался в деле, которое, как он опасается, может бросить тень на потомков столь благородного рода.

Наша беседа происходила в кабинете Его Светлости, где он говорил без всякой опаски быть услышанным кем-либо еще, кроме меня. Во время беседы он подвел меня к некоему месту в помещении, о котором я намеренно умолчу, и открыл тайник. Из тайника он достал ларец черного дерева и рукопись в сафьяновом футляре. Все это он положил передо мной на стол.

— Друг мой, — доверительно обратился он ко мне, — за многие годы я имел возможность убедиться в искренности вашего отношения ко мне, поэтому надеюсь рассчитывать на вас, как на единственного человека, которому я могу доверить прошлое нашего рода. Я связан клятвой и не могу уничтожить эту рукопись, свидетельствующую, если она не лжет, о позорном происхождении нашего состояния. Но я не могу и доверить ее никому из своих потомков, поскольку по завещанию нашего предка, Дамиана Мартироссы я могу передать ее с клятвой только прямому потомку мужского пола нашего рода. У меня же, как вы знаете, нет сына. Поэтому я препоручаю ее вам с тем, чтобы вы хранили ее вместе со страшным талистаном, имеющим силу проклятия, посредством которого мой предок связал клятвами семерых несчастных и их потомков. Я, потомок Дамиана Мартироссы, освобожусь от клятвы вместе с моей смертью. Но вместе со мной угаснет и наш род.

И далее князь поведал, что из рукописи я пойму, что, возможно, по сию пору где-то находятся в плену клятвы и проклятия семь родов. И он желает, чтобы запоздалое освобождение для них все-таки наступило. Он не знает, как именно это должно произойти, но полагает, что сами невольники клятвы ждут некоего события, которое их отпустит на свободу. Сам же он своей скорой смертью положит начало этому.

Я принялся было выражать протест столь странному пророчеству о своей смерти, разве что Его Светлость пожелает наложить на себя руки. Но Князь ласковым жестом заставил меня замолчать и только сказал:

— Смотрите!

И открыл шкатулку.

Там, поверх пожелтелого пергамента лежал большой ключ. Он бережно достал его и показал мне. У вещи была очень странная форма, вернее украшения. Мне бросилось в глаза рельефное изображение короны.

— Это я отдаю Вам на хранение.

Я был рад, что он более не поминает о скорой смерти. Как оказалось, я ошибался.

Князь повернул ключ другой стороной. На обороте короны была Звезда. И она почти совсем почернела.

— Это восьмой знак — для Мартироссы, знак смерти.

Я опять начал возражать, но Его Светлость, настойчиво вручил мне и ларец, и рукопись. И попросил меня немедленно удалиться до тех пор, как не произойдут некоторые события, о которых он говорил.

Придя домой, я рассмотрел внимательно ключ и прочел пергамент. В жизни не видел столь…"

Дарби обнаружил нехватку листа, поскольку никак не мог по смыслу связать окончание предыдущего с началом следующего. Он посетовал, но продолжил чтение.

"… как мне кажется, имел возможность приблизиться к архивам князей Мартиросса. Сейчас он свободен от своей должности при библиотеке, поскольку прискорбное событие последовало очень скоро после моего отбытия. Спустя неделю после нашего с князем разговора в кабинете, он внезапно умирает, как было сказано в заключении, от разрыва сердца.