Игорь Вереснев - Упрямое время

– О, а вот и Гена пришёл, – заметил меня Грин. Он сидел рядом со светловолосой, и рука его лежала то ли на спинке лавки, то ли на плечах девушки. – Знакомься. Это – Лена, а то – Чебурашка.

– Меня Ирой зовут, – поправила тёмноволосая. На лавке дружно засмеялись. Девочка недовольно хмыкнула, но, не удержавшись, тоже улыбнулась. И щёчки её стали кругленькими румяными яблочками. – Чего ржёте, как лошади?

Почему-то она мне показалась красивее, чем подруга. Хотя, конечно, не прав я был. Как раз у Лены личико было симпатичное, а у Иры – просто забавное.

– Я думала, он постарше, – Лена смерила меня взглядом.

– Ага, мелковатый, – согласилась Чебурашка. – Гена, ты в каком классе учишься?

– В седьмом, – я насупился. «Мелковатый»! Можно подумать, сама большая выросла. Наверняка не выше меня ростом.

– Закончил, или перешёл? – тут же уточнила девочка.

– Перешёл.

– Маленький.

– Чего это маленький?! – вступился за меня сидящий рядом с Чебурашкой Пашка. – Я тоже в седьмой перешёл.

– И ты мелочь.

– Подумаешь, сама на два года всего старше. А брат твой вообще в шестом учится.

– Потому брата мамка и не пускает со взрослыми гулять. В отличие от тебя.

– Ой-ёй-ёй, «взрослая»! Это не мамка, а ты сама брата сюда не пускаешь. Чтобы не наябедничал, чем ты тут занимаешься.

– Фи! – Чебурашка вздёрнула свой и без того вздёрнутый носик. – Подвинься лучше, пусть Гена сядет.

Пашка послушно отодвинулся. Но по другую сторону от него с независимым видом расселся Фитиль, не желающий уступать ни сантиметра занятой территории, потому места между Пашкой и девочкой освободилось не очень много. Меньше, чем требовалось для моей задницы.

– Спасибо, я постою.

– Садись, Чебурашка не кусается, – настаивал Грин. А Ира попросту схватила за руку и потянула, вынуждая сесть.

Я кое-как втиснулся. Сидеть так близко с девчонкой – не одноклассницей даже, с почти взрослой девушкой – мне раньше не приходилось. Было неловко. Впрочем, Чебурашка постаралась мою неловкость рассеять:

– Гена, а у тебя правда, разряд по плаванию есть?

– Правда.

– Ой, здорово. А я плавать почти не умею.

– Потому что ты трусиха! – поспешил вставить Пашка, высунувшийся из-за меня.

– Не трусиха. Просто страшно, когда под ногами дна нет.

– Трусиха, трусиха! Это и называется – трусиха.

И заговорили все. Спрашивали о городе, о школе, об одноклассниках, о новых фильмах, идущих в кинотеатрах. Сами рассказывали – и анекдоты, и истории из собственной жизни. У Грина получалось здорово и смешно. У Пашки – скорее глупо, и тогда он сам начинал первым смеяться. Чебурашка анекдоты рассказывать вовсе не умела, начинала и путалась, и приходилось кому-нибудь продолжать. Фитиль вставлял изредка реплики, едкие и злые. Он тоже хотел рассказывать, но сбивался на маты. Тогда все дружно кричали «фууу!» и он замолкал, только цыкал на асфальт и губы кривил. Лена говорила неожиданно остроумно и по делу. Почему-то мне казалось раньше, что девочки с такими правильными смазливыми личиками должны быть дурочками, вроде Мальвины из «Приключений Буратино». А эта оказалась совсем не дурочкой. Один Турок молчал. Он нашёл, наконец, какую-то мелодию, то ли узбекскую, то ли индийскую, и теперь любовно прижимал транзистор к пузу, мечтательно улыбаясь.

Когда начало темнеть, пришёл Жир.

– Принёс? – сразу подхватился навстречу ему Фитиль.

– Спрашиваешь!

Жирный вытянул из-за пазухи пивную бутылку, заткнутую туго скрученным куском газеты. Фитиль тут же отобрал её, выдернул пробку, понюхал.

– Чё нюхаешь? Первак, тёплый ещё. Мамка тока гнать начала. Пока пошла в дом, я и отлил себе.

– Мало.

– Куда мало? Ты сдохнешь, если это выпьешь.

– А на всех мало будет.

– Не жадничай, – оборвал его Грин. – Пашка, ситро где?

– Тута, – Пашка наклонился, достал из-под лавки авоську с тремя бутылками.

– Химичь давай.

– Ага.

Фитиль и Пашка юркнули за лавку, и на их место опустился Жир. Точно, жирный! Задница – как у тех двоих вместе взятых.

– У меня «Ява» сегодня. Все будут? – поинтересовался Грин.

– Спрашиваешь!

О чём идёт речь, я понял, когда в руке у Грина появились чёрная бумажная пачка и спичечный коробок. Закурил он мастерски, по-взрослому. Передал сигарету Лене. И та взяла! Никогда не видел, чтобы девчонки курили.

Грин раскурил следующую, передал Чебурашке. И она тоже взяла, поднесла ко рту, смешно выпятив губки, потянула. Затем выпустила струйку белого дыма. А Грин уже передавал сигарету и коробку Жиру.

– Вам на двоих с Фитилём. – Повернулся к Турку: – И вам с Пашкой.

– Грин, дай мне целую, – подал голос из-за лавки Фитиль.

– Пойди и купи, – последовал лаконичный ответ.

Все засмеялись. Кроме меня – я не понимал, в чём шутка, пока Жир не предложил:

– Фитиль, хоч, меняю твою половину на три целые «Ватры»?

– Да пошёл ты…

Они опять засмеялись. Теперь и я сообразил – сигареты у Грина были дорогие и дефицитные. Во всяком случае здесь, в посёлке, дефицитные.

Через минуту все, сидящие на лавке, курили. Грин и Лена – по очереди. У них это красиво получалось. Когда была очередь Грина, он выпускал изо рта дымное колечко. Пока оно расплывалось, вслед пускала струйку дыма девочка. Иногда попадала, и все начинали хихикать. И я хихикал, не совсем понимая, над чем.

– Держи, – толкнули меня в бок.

Я недоумённо уставился на сигарету в пальцах Чебурашки. Взял почти автоматически.

– Ну? – девочка ждала. Потом поторопила: – Кури!

До меня дошло! Сигарет было мало, поэтому курили одну на двоих. Грин с Леной, Жир с Фитилём, Турок с Пашей. Чебурашка – со мной.

Я отрицательно покачал головой.

– Я не курю, спасибо.

– Что, вообще не куришь? Никакие? – недоверчиво повернулся ко мне Жир.

– Вообще.

– А чуть-чуть, за компанию? – просительно смотрела на меня Чебурашка.

– Он маленький ещё, не приставай, – хихикнула Лена.

– Попробуй, это же «Ява», а не «беломорина» какая! – продолжала тыкать мне сигарету Ира.

– Да курит он конечно, – Фитиль нарисовался прямо за нашими спинами. – После твоих губ брать брезгует.

А вот это была ложь! Наглое, подлое враньё, за которое бьют в глаз.

– Правда? – лицо Чебурашки сделалось обиженным. Неужели она поверила таким глупостям? И остальные молчат. Как же им объяснить, что Фитиль врёт? Что вовсе мне не противно, наоборот…