Око небесное - Филип Киндред Дик
Хэмилтон неохотно поплелся вслед за женой. На кухне Макфайф и Билл Лоус стояли столбами, неловко и неуклюже, не зная, чем заняться. Лоус блеснул короткой улыбкой, в которой угадывалось понимание и отчасти извинения. Хэмилтон не успел понять точно; Лоус быстро отвернулся и занялся распаковкой бесконечных нарезок и намазок для сэндвичей. Миссис Притчет любила холодные закуски.
– Бридж! – провозгласила миссис Притчет в другой комнате. – Но нам нужно хотя бы четыре человека. Мы можем рассчитывать на вас, мисс Рейсс?
– Боюсь, я не слишком хороша в бридже, – прозвучал в ответ бесцветный голос мисс Рейсс. – Но я приложу все усилия.
– Лоус, – сказал Хэмилтон, – ты слишком умен, чтоб прогнуться под нее. Ну ладно Макфайф, но ты?
Лоус не смотрел на него.
– Позаботься о себе, – сказал он глухо. – Ну а я позабочусь о себе.
– Ты же не можешь не понимать, что…
– Масса Хэмилтон, – включил акцент Лоус. – Моя шанс не упускай. Моя так жить дольш', да.
– Прекрати. – Хэмилтон обиженно вспыхнул. – На меня-то это барахло не вываливай.
С насмешкой в темных глазах Лоус отвернулся, не извинившись. Но его трясло; руки дрожали так сильно, что Марше пришлось забрать у него фунт копченого бекона.
– Оставь его в покое, – сделала она выговор мужу. – Это его жизнь.
– Тут ты ошибаешься, – парировал Хэмилтон. – Это ее жизнь. Разве можно прожить на холодной нарезке и намазках для сэндвичей?
– Да все не так плохо, – философски вмешался Макфайф. – Проснись, друг. Это ведь мир пожилой леди, верно? Она управляет здесь, она босс.
В дверях появился Артур Сильвестер.
– Извините, у вас не найдется стакана теплой воды и немного соды? Что-то у меня сегодня кислотность разыгралась.
Положив руку на хрупкое плечо Сильвестера, Хэмилтон сказал ему:
– Артур, ваш Бог в этом месте не живет; вам тут не понравится.
Не удостоив его ответом, Сильвестер прошел к раковине. Там он получил от Марши стакан воды и соду; затем, отойдя в угол, сосредоточился на них, отключившись от всего остального.
– Я все еще никак не могу в это поверить, – признался Хэмилтон жене.
– Во что, дорогой?
– Силки. Ее больше нет. Абсолютно. Словно моль убили хлопком ладоней.
Марша безразлично пожала плечами.
– Ну где-то она есть, в каком-то другом мире. Там, в реальном мире, она все так же клянчит выпивку и демонстрирует свой товар.
Слово «реальный» ей удалось произнести так, что оно прозвучало грязным и неприличным.
– Могу вам помочь? – Эдит Притчет, игриво порхая, появилась в дверях; огромная масса трясущейся плоти, заключенная в шелковое платье в цветочек. Сочетания цветов на нем буквально резали глаз.
– Ох-ох-ох, где бы мне найти передник?
– Вон там, в шкафу, Эдит. – Марша показала ей, где искать.
С инстинктивным отвращением Хэмилтон отшатнулся от этого создания, когда оно тяжело проплывало мимо него. Миссис Притчет одарила его бездумной улыбкой.
– Ну же, не будьте букой, мистер Хэмилтон. Не надо портить нам вечеринку.
Когда миссис Притчет, ковыляя, удалилась из кухни обратно в гостиную, Хэмилтон зажал Лоуса в угол.
– Ты согласен, чтоб это чудовище контролировало твою жизнь?
Лоус пожал плечами.
– А у меня что, когда-то была жизнь? Или водить людей по Беватрону, по-твоему, можно назвать жизнью? Людей, которые ничего в этом не понимают, людей, которые просто случайно забрели с улицы, обычных туристов без технического образования…
– А сейчас ты чем занимаешься?
Лоус с гордым видом встряхнулся.
– Я возглавляю исследовательский отдел в Мыловаренной компании Лэкмана в Сан-Хосе.
– Никогда о такой не слышал.
– Миссис Притчет придумала ее. – Отводя взгляд от Хэмилтона, он объяснил: – Там производят модные сорта мыла с запахом.
– Господи Иисусе, – сказал Хэмилтон.
– Слабовато, да? Ну так это для тебя слабовато. Это ты сдохнешь, но на такую работу не пойдешь.
– Именно. Я бы никогда не стал производить ароматизированное мыло для Эдит Притчет. Не стал бы, и все.
– Я тебе одну вещь скажу. – Голос Лоуса дрогнул. – Ты как-нибудь попробуй быть цветным хоть ненадолго. Попробуй, каково оно – кланяться со словами «Да, сэр» любой белой мрази, что к тебе припрется, любой деревенщине из Джорджии, что на пол сморкается от непроходимой своей тупости, а туалет этот кретин найти не может, пока его туда не приведешь. Пока я его туда не приведу. И практически приходится показывать, как штаны снимать. Ты попробуй немножко. Попробуй свои шесть лет в колледже оплатить, моя за белыми посуду в дешевой забегаловке. Я про тебя наслышан, твой отец был крупным физиком. И денег у тебя всегда хватало, посуду по забегаловкам мыть не приходилось. Вот ты попробуй получить диплом так, как я получил. И попробуй потаскать его в кармане полгодика в поисках работы. И в конце концов тупо водить туристов и носить на рукаве повязку гида. Повязку, да, – как у евреев в концлагере. И вот тогда ты, возможно, не будешь так возражать против того, чтобы заниматься исследованиями на мыловаренной фабрике.
– Даже если эта фабрика не существует?
– Она существует здесь. – Темное худое лицо Лоуса выражало мрачное упорство. – И я тоже здесь. И пока я здесь, я собираюсь извлечь из этого максимум пользы.
– Но, – запротестовал Хэмилтон, – ведь это же иллюзия!
– Иллюзия? – Лоус саркастически улыбнулся; его твердый кулак ударил в стену кухни. – Я нахожу это достаточно реальным.
– Это же все воображение Эдит Притчет! Человек с твоим умом…
– Оставь это, – грубо перебил его Лоус. – Не хочу этого даже слышать. Там, дома, тебя не слишком-то заботил мой ум. Ты не особо возражал против того, что я работаю гидом; я что-то не заметил, чтоб тебя это сильно беспокоило.
– Но ведь тысячи людей работают гидами, – неловко сказал Хэмилтон.
– Такие, как я? Да, скорее всего. Но не такие, как ты. Ты хочешь знать, почему я предпочитаю этот мир? Из-за тебя, Хэмилтон. Это твоя вина, не моя. Подумай об этом. Если бы ты попытался хоть что-то сделать, там, дома… но ты не попытался. У тебя была жена, и дом, и кот, и машина, и работа. У тебя все было хорошо… и, понятное дело, ты хочешь вернуться назад. Но не я; у меня такого счастья никогда не было. И я не вернусь.
– Ты вернешься, если этот мир схлопнется, – сказал Хэмилтон.
На лице Лоуса появилась холодная и ядовитая ненависть.
– Хочешь его уничтожить?
– Даже не сомневайся.
– Хочешь снова увидеть меня с повязкой, да? Ты такой же, как все остальные, никакой разницы. Мне всегда говорили, что белым верить нельзя. Но я считал тебя своим другом.
– Лоус, – сказал Хэмилтон, – ты самый нервный
