Мартин Гринберг - Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Я думаю, Роджер знал, что мне пришлось посмотреть правде в глаза, и подозреваю, что именно поэтому он так любил этот рассказ. У меня нет возможности спросить его, права ли я, а также задать много других вопросов, которые у меня накопились с 14 июня 1995 года. И все же я рада, что успела задать много других вопросов, ибо я получила на них ответы.

Все это того стоит, даже в конце, даже когда остается один.

Джон Дж. Миллер

КОРОЛИ САМОУБИЙЦ

— Иногда сдача в плен — только начало битвы.

Смерть кошки дала Карин идею.

Фэффи было семнадцать лет. Он жил у Карин три четверти ее жизни и был единственным существом во всем мире, которое любило ее. Ее мать умерла, когда Карин была совсем маленькой. Старшая сестра Карин, которая была красивее, умнее и удачливее, чем Карин могла себя представить даже в мечтах, сказала ей однажды, что их мать была алкоголичкой. Однажды ночью она упала, разбила себе голову об угол журнального столика и истекла кровью. Отец был еще жив, но он никогда не интересовался ни Карин, ни, если честно, ее сестрой. Он был ученый, металлург, специализировавшийся в сплавах, запоминающих форму. Карин подозревала, что люди оставались за пределами его интересов, потому что он не мог придать им желаемой формы и заставить запомнить ее.

Карин жила с Фэффи в крошечной квартирке, которую только и могла себе позволить на зарплату продавщицы. Однажды Карин заметила, что Фэффи пьет намного больше воды, чем обычно, но было лето, стояла жара, и она не придала этому значения, пока не увидела, что он слоняется по квартире на нетвердых лапах, весь какой-то ошалевший и растерянный.

Она сразу же потащила его к ветеринару. Тот сказал, что у Фэффи обезвоживание, поставил ему капельницу и взял анализ крови. Результат не обнадежил. У кота полностью отказали почки.

Меньше всего Карин хотела, чтобы Фэффи страдал. Когда она в ту ночь подходила проведать его, у нее созревало ужасное решение усыпить его. Но он смотрел на нее и мяукал. Он поднимал свою перевязанную лапу, чтобы показать ей иглу капельницы, он мурлыкал, когда Карин гладила его по голове. Она не могла сделать это.

Доктор сказал Карин, что ночью кот околеет, но мало-помалу ему стало лучше. Карин продержала его в клинике пять дней, истратив на это практически все свои сбережения, пока доктор не сказал, что она может без опаски забрать его домой. Кот, однако, не исцелился; он просто пережил очередной кризис. Карин спросила, сколько ему осталось, дней, недель или месяцев, но доктор не смог или не захотел ответить.

Получилось, что ему осталось три месяца, а потом интоксикация захлестнула организм, и Карин пришлось опять везти его в клинику. На этот раз она вернулась домой одна.

В тот бесконечно тянувшийся день, сидя во внезапно опустевшей квартире, Карин поняла, что Фэффи сбежал от страданий жизни и что она могла бы последовать его примеру.

Одно за другим она мысленно перебрала и тут же отвергла пистолет, лезвие и прыжок с крыши высокого здания. Она хотела избежать боли, пусть и мгновенной. Отравиться газом она не могла, потому что у нее была электрическая плита. Машины у нее не было. Мысль о ядах вызывала отвращение, и, кроме того, она мало что о них знала.

В конце концов она остановилась на таблетках снотворного, в этом-то она разбиралась. Вот уже три года она не могла спать без лекарств. У нее скопилась впечатляющая коллекция, приобретенная по рецептам полдюжины терапевтов, к которым она обращалась за эти годы. Она не знала, сколько нужно принять, чтобы не проснуться, поэтому выпила сразу все.

Она глотала по горсти за раз, запивая квартой апельсинового сока, который нашелся в холодильнике. Измученная болью, сломленная одиночеством, она свернулась клубочком в углу дивана и закрыла глаза.

Карин открыла глаза.

Она лежала в мягкой кровати в белой комнате. Простыни были приятно прохладны, в воздухе тонко пахло фиалками, это был один из ее любимых ароматов. Она была одна в комнате. Когда она в изумлении оглядывалась кругом, дверь открылась, и вошел человек с планшетом в руке и улыбкой на лице.

Это был самый красивый мужчина из всех, кого Карин приходилось видеть. Высокий, но не слишком, широкоплечий, узкобедрый, с высоким лбом небожителя и карими глазами оленя. У него были высокие скулы и полный чувственный рот с ровными белыми зубами.

Он улыбнулся Карин и протянул ей руку для рукопожатия. Даже руки у него были прекрасны. Пожатие оказалось теплым, сильным и успокаивающим.

— Как вы сегодня, Карин? — Его богатый глубокий голос заставил ее почувствовать себя единственной женщиной в мире.

Я влюблена, подумала она, но произнести ей удалось лишь слабое:

— Я в порядке. Я… я не умерла?

Он засмеялся, произведя при этом звук, способный исцелить всех больных в мире.

— Не будем говорить об этом, — сказал он, блестя глазами. — Я доктор Чемберлен. Мы позаботимся о вас.

— А где я?

— Не беспокойтесь об этом. Беспокойтесь только о том, как бы скорее поправиться.

Чемберлен пресек дальнейшие вопросы, взяв ее правую руку. Он положил два пальца ей на запястье и, глядя на часы, стал считать пульс.

Прикосновение его плоти было подобно электрическому разряду. Тепло его руки передалось в запястье, побежало вверх по предплечью и плечу. Она почувствовала, что ее лицо вспыхнуло, и соски затвердели. Потрясенная, она поняла, что безумно хочет его. Никогда, даже отдаленно, она не испытывала ничего подобного.

Он улыбнулся вновь и отпустил ее руку.

— Что ж, кажется, пульс у вас близок к норме.

«В самом деле?» — подумала Карин. Сердце колотилось, словно электронные молоточки, запрограммированные на максимальную скорость.

— Я вернусь проведать вас позднее, — сказал доктор Чемберлен.

Карин хотела окликнуть его, умолять, чтобы он остался с ней навсегда, но доктор, улыбаясь, твердым шагом вышел в коридор.

— Вау, — выдохнула Карин, откидываясь на отрезвляюще прохладные подушки. — Держи себя в руках.

Она все еще чувствовала бешеный ритм сердца, ощущала всепоглощающее желание, которого никогда прежде не испытывала. Не то чтобы она никогда раньше не влюблялась. Было, конечно, несколько неудачных школьных романов, а также двое мужчин, которых она искренне любила. Обоих увела у нее сестра, использовала их и бросила, когда они ей прискучили. Но такого внезапного, магнетического, почти магматического влечения Карин еще не доводилось испытывать. Это было, словно…

Другая дверь, которая вела, как решила Карин, в ванну, внезапно распахнулась.