Колин Уилсон - Башня

– Да, приходилось слышать.

Но Доггинз не слушал. Он смотрел в ящичек с задумчивым, можно сказать, присмиревшим выражением лица. Протянув руку, он извлек оттуда оружие.

Размеры разочаровали: миниатюрное, просто игрушечное. Черное, сантиметров пятьдесят длинной, с коротким деревянным ложем и таким же коротким, мощно укрепленным стволом. Под стволом находилась плавно изогнутая рукоятка.

Доггинз, не выпуская оружия из рук, возвратился туда, где сидел, и стал медленно, изучающе его рассматривать. Обращался бережно, как с новорожденным младенцем.

– Ты прежде такое видел? – поинтересовался Найл.

– Чтоб исправное, нет. Остальные дожидались у дверей.

– Идите сюда, – позвал Доггинз, – хочу вам кое-что показать.

Оружие, покачиваясь, висело стволом вниз на заплечном ремне.

– Интересно, парни, из вас хоть кому-нибудь могло бы забрести в башку, что перед вами самое губительное оружие всех времен и народов?

– Страшнее водородной бомбы? – изумленно воскликнул Милон.

– Гораздо. Водородную бомбу из-за ее тупой, безразличной силы никто не осмеливался применять. Этой же штучкой, в зависимости от надобности, можно слизнуть и отдельного человека, и целую армию.

– Оно мощнее твоего бластера? – спросил Милон.

– Безусловно. И куда более точное. Недостаток бластера в том, что его луч рассеивается, поэтому прок от него может быть лишь до сотни метров, не больше. У этой же штуковины радиус действия две мили.

– Не слишком ли? – засомневался Найл.

– Нет, потому что его можно регулировать. Этот рычажок позволяет увеличивать и уменьшать радиус действия. Поставить на ноль – и оружие вообще не выстрелит. Единица – и радиус действия составит двадцать метров, и так далее до десятой отметки. Если требуется снести стену, а оружие стоит на «десятке», то все кончится тем, что в руины обратится полгорода.

Доггинз повернулся к подручному Милона:

– Уллик, раздай-ка по штуке каждому. Затем надо будет, чтобы все поупражнялись с рычажком диапазона. И зарубите себе на носу, что оружие никогда – слышите, никогда – нельзя наводить на человека, если только его не требуется прикончить.

При слове «прикончить» у Найла внутри что-то болезненно сжалось, будто холодом повеяло.

Не от самого слова, а от того, как произнес его Доггинз – так, будто речь шла о чем-то совершенно заурядном, обыденном.

Милон вручил Найлу жнец.

Для своего размера оружие было удивительно тяжелым, по меньшей мере килограммов восемь; основная тяжесть приходилась на цилиндрический ствол с расплющенным внизу рычажком ограничителя.

Сам центр тяжести рассчитан был так, что приклад упирался в мышцу над бедром, а левая рука удобно обхватывала выемку за стволом.

Придав оружию такое положение, Найл почувствовал смятение и растерянность: впечатление, будто жнец смутно ему знаком, словно он управлялся с ним всю свою жизнь.

Доггинз тем временем изучал другие отсеки склада. Он отыскал где-то лом и в пару приемов взломал длинный деревянный ящик-футляр. В ящике лежала длинная металлическая труба и несколько продолговатых тупоносых снарядов.

Доггинз хохотнул от удовольствия, подкинув один из них на руках.

– Взгляни на этого красавчика.

– Что это?

Доггинз указал на трубку.

– Это таран Бродского. Самое эффективное противотанковое оружие всех времен. Прошибает практически все в радиусе мили. – Он ласково посмотрел на снаряды. – Такой штуковиной можно пробить дыру в десятиметровой стене.

– А это что за штуки? – спросил кто-то.

– Зажигательные бомбы. Много их там?

– Дюжина ящиков.

– Хорошо. Проследи, чтобы каждый набрал себе полные карманы. И готовься к отходу.

Он аккуратно накрыл футляр крышкой.

– Не возражаешь, если задам вопрос? – спросил Найл.

– Валяй.

– Когда мы нынче выходили вечером, ты надеялся отыскать жнецы?

– Разумеется.

– Так вот что тебя заставило изменить решение?

– Какое решение?

– Ну, выступить против пауков. Доггинз покачал головой.

– Давай определимся вот в чем. Я не намерен выступать против пауков. Это, – он взвесил жнецы на ладонях, – не для боя. Это для торга.

– Какого именно?

– Насчет свободы.

– Но разве…?

– Свободы от любых посягательства, – перебил Доггинз. – Почему, думаешь, мы пользуемся масляными светильниками, а не электрическими фонарями? Почему я всякий раз тру это треклятое огниво вместо того, чтобы пользоваться спичками? Из-за пауков.

– Я не думал, что они как-то ущемляют жуков.

– Как было сказано в Договоре Примирения: «Ни одному из слуг жуков не будет позволено использовать или создавать механизмы». Так что ни динамо, ни моторов, ни компьютера, ни даже механических часов. И вот так уже два с лишним столетия.

– А что они сделают, если вы отклонитесь от договора?

– Очевидно, пойдут войной. И тогда уж, конечно, не успокоятся, пока не уничтожат всех нас.

– Они могут вас уничтожить?

– Запросто. Когда договор еще только заключался, пауки и жуки по численности были примерно равны. Теперь пауки превосходят жуков в тысячу раз. – Доггинз, осклабившись, погладил жнец. – Но с этой-то штуковиной мы изменим соотношение.

Милон, подойдя, поднял приветственно левую руку.

– Мы готовы, распорядитель.

– Хорошо. Поднимай всех на плац, и дожидайтесь меня.

– Что случилось бы, отыщи пауки это место? – поинтересовался Найл.

– Какая разница. Им все равно сюда не пробраться.

– Тебе не следует недооценивать Каззака.

– Я про это ничего не говорил. – Они приблизились к двери. – Помоги мне перенести ящики.

Они поставили на прежнее место ящики со взрывчаткой, вынесенные в коридор. Когда водрузили на штабель последний, Доггинз затворил массивную дверь и провернул диск замка-шифра. Затем взмахнул ломом и орудовал им до тех пор, пока искореженный диск не слетел на пол.

– Вот так. Пускай теперь Каззак пробует открыть. Как бы потом жалеть не пришлось.

Когда поднимались по бетонным ступеням, Доггинз остановился и положил руку Найлу на предплечье.

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Да?

– Знаешь… Спасибо тебе, что помог выйти на это место. Может, в один из дней я смогу неплохо тебе пригодиться.

– Считай, что ты уже это сделал, – улыбнулся Найл.

Снаружи было неожиданно темно. Разгулялся ветер, луну затенила темная туча. Язычки масляных светильников, казалось, лишь усиливали окружающую мглу. Доггинз в сердцах ругнулся.

– Не нравится мне это. Получается, раскоряки могут нас видеть, а мы их нет.

– Тогда давай дождемся рассвета. Доггинз, одолевая нерешительность, покачал головой: