Питер Уоттс - Морские звезды

Какое-то время они сидят молча.

— Ты там сказал кое-что, снаружи, — начинает она. — Сказал, что родился здесь, внизу.

Актон колеблется, но потом кивает:

— Десять дней назад.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты должна знать. Ты же была свидетелем моего рождения.

Она обдумывает эту фразу.

— Это когда на тебя напал мешкорот…

— Тепло. — Актон ухмыляется своей холодной безглазой улыбкой, обнимает ее одной рукой. — Насколько я сейчас помню, мешкорот стал своего рода катализатором. Считай его акушеркой.

Образ всплывает в ее разуме: Актон в медотсеке, проводит над собой вивисекцию.

— Точная настройка.

— Угу. — Он слегка прижимает ее к себе. — И я должен поблагодарить за это тебя. Это ты подала мне идею.

— Я?

— Ты стала моей матерью, Лен. А моим отцом была эта маленькая креветка, бьющаяся в конвульсиях, которая окончила свои дни столь далеко от родных краев. Она умерла до моего рождения, вообще-то: я убил ее. И тебе это не понравилось.

Кларк качает головой:

— Ты говоришь какую-то ерунду.

— То есть ты не замечаешь никакой разницы? Хочешь сказать, что сейчас я тот же самый человек, который сюда спустился?

— Не знаю. Может, я только сейчас узнала тебя получше.

— Может. Возможно, я тоже. Не знаю, Лен, мне кажется, я наконец… проснулся, проснулся полностью. Я вижу все иначе. Ты, должно быть, заметила.

— Да, но только когда ты…

«Снаружи».

— Ты что-то сделал с ингибиторами, — шепчет она.

— Немного снизил дозу.

Лени хватает его за руку.

— Карл, эти препараты предохраняют тебя от приступов каждый раз, когда ты выходишь наружу. Будешь с ними химичить, и тебя может скрутить, как только шлюз затопит.

— Я уже похимичил с ними, Лени. Ты видишь во мне хоть какие-то перемены, которые нельзя было бы назвать улучшениями?

Она не отвечает.

— Все дело в потенциале действия, — рассказывает Актон. — Нервы должны накопить определенный заряд, прежде чем смогут выстрелить…

— А на этой глубине они стреляют постоянно. Карл, пожалуйста…

— Тише. — Он нежно прикладывает палец к ее губам, но она отбрасывает его с неожиданной злостью.

— Карл, я серьезно. Без этих лекарств твои нервы замкнут, они сожгут тебя, я знаю…

— Ты знаешь то, что тебе сказали, — Актон резко перебивает ее. — Почему ты хоть раз не попытаешься дойти до чего-нибудь своим умом?

Лени замолкает, уязвленная неодобрением. На койке между ними появляется пространство.

— Я — не дурак, Лени, — тихим голосом говорит Карл. — Я чуть-чуть снизил настройки. На пять процентов. Теперь, когда я выхожу наружу, нервам требуется для активации чуть меньше стимуляции, вот и все. Это… это пробуждает тебя, Лени: я стал понимать многое. Почему-то я чувствую себя более живым.

Она смотрит на него и ничего не говорит.

— Естественно, они говорят, что это опасно. Мы уже напугали их до смерти. Думаешь, они хотят дать нам еще больше преимуществ?

— Они нас не боятся, Карл.

— А должны. — Он снова обнимает ее. — Не хочешь попробовать?

И она неожиданно словно оказывается снаружи, по-прежнему обнаженная.

— Нет.

— Тут не о чем волноваться, Лен. Я уже сыграл роль подопытной свинки. Откройся мне, и я подкручу настройки сам, займет не больше десяти минут.

— Я не хочу, не готова, Карл. По крайней мере, пока. Может, кто-то другой.

Он качает головой.

— Они мне не доверяют.

— Но ты не можешь их за это винить.

— А я и не виню. — Он ухмыляется, показывая зубы, острые и белые, почти как линзы. — Но даже если бы они мне доверяли, то все равно ничего не сделали бы до того, как ты решишь, что все в порядке.

Она смотрит на него:

— Это еще почему?

— Ты здесь главная, Лен.

— Полная чушь. Вот этого тебе точно не говорили.

— А и не надо было. Это же очевидно.

— Я здесь дольше, чем большинство. Как и Лабин. Но всем на это наплевать.

Актон едва заметно хмурится.

— Нет. Не думаю, что дело во времени пребывания на дне. Но ты — лидер этой стаи. Волчица-вожак. Хренова Акела.

Кларк опять качает головой. Она роется в памяти, ищет что угодно, лишь бы оно противоречило абсурдным заявлениям Актона. И ничего не находит.

Ее начинает подташнивать.

Карл прижимает Лени к себе.

— Плохо дело, любимая. Думаю, новый костюм явно сидит кривовато после такой продолжительной карьеры жертвы, а?

Кларк отворачивается и принимается изучать палубу.

— Но, в любом случае, подумай об этом, — шепчет ей на ухо Актон. — Гарантирую, что почувствуешь себя живой вдвойне, не такой, как сейчас.

— А это и так получается, — напоминает ему Кларк. — Каждый раз, когда выхожу наружу. Для этого мне не нужно подкручивать внутренности.

«По крайней мере, не эти внутренности».

— Это совсем другое, — настаивает он.

Лени смотрит на него и улыбается, надеясь, что он не будет на нее давить.

«Неужели он действительно ждет, что я позволю ему вот так меня взрезать?» — думает она, а потом понимает, что, может, когда-нибудь и позволит, если опасение потерять его неожиданно станет слишком большим и подчинит себе все другие страхи. И будет это уже далеко не в первый раз.

Вдвойне живой, значит. Прячась за улыбкой, Кларк размышляет: это будет вдвое больше всей ее жизни. Пока не самая шикарная перспектива.

Сзади идет свет; гонит тень по дну. Она не может вспомнить, сколько пробыла здесь. Чувствует неожиданный холод…

«Фишер?»

…прежде чем верх берет здравый смысл. Джерри не стал бы пользоваться фонарем.

— Лени?

Она разворачивается вокруг своей оси, видит силуэт, парящий в паре метров от нее. Фонарь глазом циклопа сияет у него во лбу. Кларк слышит беззвучное жужжание, искаженный эквивалент того, как Брандер откашливается, прочищая горло.

— Джуди сказала, что ты здесь, — объясняет он.

— Джуди. — Лени хочет задать вопрос, но вокодер по пути теряет интонации.

— Ага. Она вроде как следит за тобой иногда.

Кларк обдумывает эту новость.

— Скажи ей, что я безвредна.

— Дело не в этом, — жужжит он. — Думаю, она просто… беспокоится…

Лени чувствует, как мускулы в уголках рта слегка подергиваются. Думает, что, может быть, сейчас даже улыбнется.

— Значит, предполагаю, мы с тобой на дежурстве, — говорит она спустя секунду.

Головной фонарь качается вверх-вниз.

— Именно. Надо отодрать кучу моллюсков. Заняться квалифицированным трудом.