Орсон Скотт Кард - Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера
– Я бы дал вам имя Белеза, «прекрасная», но ваш муж возомнит, что я с вами флиртую.
– Нет, просто станет называть меня Беладонной – от красоты до отравы всего одна маленькая злая шутка. Не так ли, Дом Кристан?
– Мой долг – поддерживать твое смирение.
– А мой – хранить твое целомудрие, – отозвалась она.
После этой реплики Эндер просто не мог не бросить беглый взгляд на две кровати.
– О, еще один, кому любопытен наш целомудренный брак, – заметил Цефейро.
– Нет, – покачал головой Эндер. – Но я вспомнил, что Сан-Анжело настаивал, чтобы муж и жена спали в одной постели.
– Мы, к сожалению, можем делать это только в том случае, если один спит днем, а другой ночью, – вздохнула Арадора.
– Правила надо приспосабливать к духовной силе Фильос да Менте, – объяснил Цефейро. – Без сомнения, есть монахи, которые могут делить постель и оставаться целомудренными, но моя жена все еще слишком прекрасна, а желания плоти очень сильны во мне.
– Но ведь именно это и было целью Сан-Анжело. Он говорил, что супружеская постель будет постоянной проверкой силы вашей любви к знанию. И надеялся, что каждый мужчина и каждая женщина ордена спустя какое-то время решат передать будущему поколению не только свой разум, но и свою постель.
– Но в тот день, когда мы сделаем это, – сказал Цефейро, – нам придется оставить орден.
– Наш возлюбленный Сан-Анжело не успел толком разобраться в этом вопросе, ведь при его жизни не существовало настоящего монастыря ордена, – улыбнулась Арадора. – Монастырь стал нашей семьей, и покинуть его – хуже всякого развода. Когда корни пущены, растение не может освободиться, не причинив себе страшной боли. Поэтому мы спим в разных постелях… И нам едва хватает сил, чтобы остаться в возлюбленном ордене.
В ее словах было столько покорности, что против воли Эндера на его глаза навернулись слезы. Она заметила их, покраснела, отвела глаза.
– Не плачьте по нам, Голос Эндрю. Наша радость намного сильнее нашей боли.
– Вы меня неправильно поняли, – отозвался Эндер. – Мои слезы – не от жалости. Вы так прекрасны…
– Нет, – сказал Цефейро, – даже священники, соблюдающие целибат, считают наши целомудренные браки в лучшем случае эксцентричными.
– Они. Но не я, – ответил Эндер.
На какое-то мгновение ему захотелось рассказать им о своей спутнице, Валентине, близкой и любящей, как жена, и целомудренной, как сестра. Но сама мысль о ней лишила его дара речи. Он опустился на кровать Цефейро и закрыл лицо руками.
– Вам нехорошо? – спросила Арадора.
В ту же самую секунду рука Цефейро мягко опустилась на его плечо.
Эндер поднял голову, стараясь стряхнуть этот внезапный приступ любви к Валентине и тоски по ней.
– Боюсь, это путешествие обошлось мне много дороже, чем другие. Я оставил на Трондхейме мою сестру – она путешествовала со мной много лет. Она вышла замуж в Рейкьявике. Для меня прошла только неделя с тех пор, как мы расстались, но я тоскую по ней куда сильнее, чем предполагал. Вы двое…
– То есть вы хотите сказать, что тоже… монах? – спросил Дом Кристано.
– И недавно овдовели, – прошептала Арадора.
И Эндеру вовсе не показались странными такие определения его любви и потери.
Джейн пробурчала у него в ухе:
– Если это часть какого-то хитрого плана, Эндер, то я слишком глупа, чтобы понять его.
Но, конечно, планы тут были совершенно ни при чем. Эндера испугало то, насколько он потерял контроль над собой. Прошлой ночью в доме Рибейры он был хозяином положения, а сейчас оказался столь же беспомощным перед этими семейными монахами, словно Квара или Грего.
– Мне кажется, – сказал Цефейро, – вы пришли сюда искать ответ на совсем другие вопросы.
– Вам должно быть так одиноко, – кивнула Арадора. – Ваша сестра нашла дом. Теперь вы ищете свой?
– Не думаю, – ответил Эндер. – Боюсь, я слишком многого требую от вашего гостеприимства. Непосвященным монахам не положено выслушивать исповеди.
Арадора рассмеялась:
– Ох, любой католик имеет право выслушать исповедь неверного.
А вот Цефейро даже не улыбался.
– Голос Эндрю, вы, несомненно, выказали нам больше доверия, чем рассчитывали. Но, уверяю вас, мы заслуживаем вашего доверия. Кстати, друг мой, и я убедился, что мы можем доверять вам. Епископ вас до смерти боится, признаюсь, что и меня терзали сомнения, пока я не встретился с вами. Я помогу вам всем, чем сумею, ибо теперь верю, что сознательно вы не причините зла нашему маленькому селению.
– Ага, – прошептала Джейн. – Теперь я вижу. Поздравляю, Эндер, очень лихой и хитрый маневр. Ты куда лучший актер, чем я думала. Браво!
Ее восхищение заставило Эндера почувствовать себя циником и дешевкой, и он сделал то, чего никогда не делал раньше: потянулся к жемчужине, нашел маленький рычажок и кончиком пальца сдвинул его вправо, а потом вниз. Жемчужина погасла. Джейн больше не могла шептать ему на ухо, видеть и слышать мир с этой точки.
– Давайте выйдем на воздух, – предложил Эндер.
Они прекрасно поняли, что он сделал, – имплантированные терминалы не были для них новостью – сочли это доказательством его желания говорить с ними честно и открыто и с радостью согласились на его предложение. Эндер собирался отключить жемчужину на несколько минут – просто чтобы объяснить Джейн, что так вести себя нельзя. Но Цефейро и Арадора так заметно расслабились, когда поняли, что компьютер отключен, что Эндер просто не мог включиться обратно, по крайней мере сейчас.
А потом, ночью, на склоне холма, беседуя с Арадорой и Цефейро, он начисто забыл, что Джейн не может их слышать. Они рассказали ему об одиноком детстве Новиньи, о том, как она ожила на их глазах благодаря отцовской заботе Пипо и дружбе Либо.
– Но той ночью, когда он погиб, она умерла для всех нас.
Новинья не знала, что о ней так много и страстно спорят. Тревоги и неприятности большинства детей не влекли за собой собраний в покоях епископа, совещаний всех преподавателей монастыря, бесконечных разговоров в мэрии. Но с другой стороны, не все ребятишки города были внуками ос Венерадос и детьми единственного ксенобиолога колонии.
– Она стала очень сухой и деловитой. Регулярно представляла доклады о своей работе: об адаптации местных растений к человеку и земных культур – к почве и климату Лузитании. На все вопросы отвечала легко, весело, выглядела довольной. Но она умерла для нас. У нее не было друзей. Мы даже обратились к Либо, и он – Боже, будь милостив к его душе – сказал, что ему, ее другу, не достается даже той веселой пустоты, которую получают все остальные. Она кричала на него, запрещала задавать какие-либо вопросы. – Цефейро сорвал стебель здешней травы и слизнул росу, скопившуюся на внутренней стороне. – Попробуйте, Голос Эндрю. У нее интересный привкус, и она совершенно безвредна – она просто не вступит в реакцию с вашим организмом.
– Ты должен предупредить его, муж мой, что края травинки остры как лезвие и он может порезать язык и губы.
– Я как раз собирался.
Эндер рассмеялся, выдернул травинку и попробовал ее. Кисловатая, с оттенком корицы, намек на цитрус, привкус спертого воздуха. Очень сильный вкус напоминал многие вещи, большей частью неприятные.
– Это может вызвать привыкание.
– Предупреждаю, Голос Эндрю, мой муж собирается запустить в нас аллегорией.
Цефейро смущенно хихикнул:
– Разве не говорил Сан-Анжело, что Христос был очень хорошим учителем, ибо уподоблял новые вещи старым?
– Вкус травы, – сказал Эндер, – что у него общего с Новиньей?
– Связь косвенная. Видите ли, я думаю, Новинья попробовала нечто не особенно приятное, но настолько сильное, что оно победило ее. Теперь она не может жить без этого вкуса.
– Какого?
– В терминах теологии? Гордыня, чувство вселенской вины. Да, вина – оборотная сторона гордыни и эгомании. Она считает себя ответственной за события, на которые никак не могла повлиять. Как будто она управляет всем, контролирует все, как будто другие люди страдают в наказание за ее грехи.
– Она обвиняет себя, – пояснила Арадора, – в смерти Пипо.
– Она не дура, – вслух подумал Эндер. – Она знала, что это свинксы и что Пипо пошел к ним один. В чем же ее вина?
– Когда эта мысль впервые пришла мне в голову, у меня возникли те же возражения. Но затем я просмотрел записи – в компьютере остался подробный перечень событий той ночи, когда погиб Пипо, – и нашел там один намек. Либо попросил Новинью показать ему то, над чем они с Пипо работали перед его уходом к свинксам. Она отказалась. Это все. Кто-то прервал их, и они больше к этой теме не возвращались, во всяком случае в пределах Станции Зенадорес. И везде, где могли быть записывающие устройства.
– Мы оба стали гадать: а что произошло перед смертью Пипо? – вступила Арадора. – Да, Голос Эндрю, почему Пипо выбежал со Станции, словно обезумев? Они спорили? Ссорились? Он разозлился на нее? Когда умирает человек, любимый человек, а ваш последний разговор был злым и резким, вы начинаете обвинять себя: «Если бы только я не сказала того, если бы только я не сказала этого…»
