Вячеслав Рыбаков - Се, творю

Журанков расхохотался.

– Звездолет! – передразнил он. – Вчерашний день. Звездолет, копье и набедренная повязка – малый пещерный набор.

– Так, – сказал Вовка. – Туману, па, ты напускать мастак. Хорошо, я не буду спрашивать. Когда захочешь – скажешь сам. Но от меня-то чего надо?

– Помощь, – просто ответил Журанков. – Уровень секретности у меня теперь такой, что все, кто работал по прежнему проекту, должны думать, будто по нему и работают. И как бы даже продолжать над ним работать. И просто у нас вроде пауза, тормоз, задержка финансирования и всякая прочая лабуда, поэтому работа вяло идет. С другой стороны, нищета такая, что полноценную новую команду просто невозможно создать. Некогда и не на что. Остатки денег уходят на поддержание программы прикрытия. Ну, обычные наши выкрутасы, в общем. Так вот мне нужен, смех сказать, дармовой оператор, которому я мог бы полностью доверять и который был бы вне старой игры. Оператор, между прочим, самой что ни на есть высокотехнологической системы связи – так что тебе прямо по службе. А заодно учиться будешь, кстати… Экспериментатор я, как ты понимаешь, никакой. Мне бы, бродя в полях, придумать чего да просчитать… А ты как раз по железу спец, руки растут, откуда надо. Легенда у нас будет уж-жасно сентиментальная: папа сынулю младшим лаборантом пристроил у себя под крылышком, чтобы дома сидел и не подвергался опасностям самостоятельной взрослой жизни. Никто не подкопается – убедительно, как булыжник в темя. Пока ты геройствовал посередь соплеменных гор, мы тут строили новую машинку. И она такая скромная, что с ней, в сущности, один человек при необходимости управляется. Но работает она или нет, и если работает, то как – этого пока никто не знает. Надо начинать испытания.

– Понимаю, – дрогнувшим голосом уронил Вовка.

Глаза у него уже горели. Сейчас он все-таки стал похож на себя маленького: а что там, под елкой? Папа, уже можно посмотреть? Ну ведь часы еще не били, Вовка, Дед Мороз еще не приходил… Па, ну я же вижу: что-то лежит под елкой! Па, ну я посмотрю, да? Ну вон же, там коробка!

Некоторое время будем вместе, подумал Журанков, видя, что победил. Хотя бы некоторое время. Ну, а дальше… что Бог даст.

– Я вчера разговаривал с хозяином, и он мою мысль одобрил. Назови как хочешь: семейный подряд, рабочая династия… Ты воин, ты патриот. А тут все это в таком густом замесе, что меня и самого-то трясет.

– Ты наконец скажешь, чего сварганил?

– Не скажу. Вне защищенных помещений даже говорить не хочу. Но если ты пойдешь сейчас со мной в лабо…

– Конечно, пойду!

Вовка выкрикнул это раньше, чем Журанков успел договорить. Журанков улыбнулся.

– Но пути назад не будет, – проговорил он. – Решайся сейчас. И чтобы ты не обольщался и не ждал опять мгновенных чудес, скажу сразу: три пробных эксперимента дали нулевой результат. Работа, Вовка, предстоит долгая и кропотливая. И без гарантий. Потому что только у Золотой Рыбки чудеса гарантированы, а я… без плавников.

Некоторое время напряженный Вовка сидел неподвижно и молча. Потом обмяк, даже чуть ссутулился – и засмеялся негромко.

– Ты, батька, хитрый, – проговорил он. – Такой простой-простой, а хитрый. Считай, я заглотил наживку.

– Тогда доедай наконец свои булки и одевайся, – ответил Журанков.

4

Процесс познания похож на младенца. Вот совсем недавно будто ничего и не было, только страстная надежда, только спрятанный в нежном тайнике зародыш, о котором неведомо посторонним. Но вот уже кричит; а вот – уже сам грудь находит… головку держит… пополз… встал на ноги… Побежал, побежал – теперь не удержишь! Теперь глаз да глаз! Теперь попробуй догони!

Попробуй пойми, почему он то ест свою кашку так, что только давай, а то отворачивается с паническим воплем, точно мама поднесла ему осклизлую вываренную луковицу; почему то слушается, то капризничает, то хнычет, а то довольнешенек и рот до ушей, то он шелковый и золотой ребенок, а то шкода и вредина, каких поискать. Может, на одну десятую ты его учишь и руководишь им – на девять десятых ты сам стараешься его понять и у него выучиться…

И, как всякий ребенок, при всем своем упрямстве, неудержимости и полной неспособности сочувствовать тем, кто его растит, он абсолютно беззащитен.

Более пяти недель двухграммовые образцы – металл, дерево, пластик, стекло, мел – по два, а то и по три раза в день оказывались в фокусе синхронизированных лазерных вспышек, то слепящих, то почти невидимых, то хлестких, точно кнуты, то ласковых, будто крымское море на закате. Разнесение частот и энергий было пока максимально широким; Журанков старался для начала нащупать хотя бы основные параметры и шел методом последовательных приближений, потому что даже суперкомпьютеры, работавшие на него целыми сутками, не давали точных рецептов – что толку было в их сказочном быстродействии, если сами математические модели оставались расплывчатыми, как размокшие акварельки? Моделировать процессы, саму природу которых способны прояснить только серии удачных экспериментов, – это даже не телега впереди лошади; это – пламя дюз впереди ракеты, это рождение впереди зачатия.

Неудачи, неудачи…

Месяц неудач.

Два.

В день, когда события понеслись вскачь, Вовка явился в лабораторию на десять минут раньше срока, но отец все равно уже был здесь. Не сказал ни “здрасьте”, ни “доброе утро”; весь подтянутый, напряженный и подчеркнуто спокойный, так что для него тоже можно было легко придумать сугубо армейские ассоциации: командир перед атакой, начальник расчета перед решающим выстрелом… Мура, в общем; напыщенные банальности. В лаборатории все было по-прежнему, и только в углу торчал, взявшись невесть откуда и зачем, здоровенный, глухо закрытый баул.

– Готовь мыша, – сказал отец вместо приветствия.

– А вводные?

– Полный повтор вчерашнего. Никаких новых расчетов.

– Так а что толку… – начал было Вовка, но отцу даже не понадобилось его прерывать: сам осекся. Сообразил: уж наверное, отец знает, что делает. Если бы не знал, нипочем бы не развел такую тоталитарную диктатуру.

Подготовка заняла не больше получаса. Какая там подготовка: запуск стартового, повторная загрузка вчерашних параметров… Мыша в фокус. В двадцать шестой раз; тот, скотина, настолько привык, что чуть ли не дремал, пока его за шкирку выволакивали из апартаментов в фиксатор. Да и подруга его лишь мельком обернулась через плечо на просунувшуюся в клетку Вовкину руку, и буквально слышно было, как она, прежде чем вернуться к своим хлопотам по хозяйству, проворчала: ну вот, опять мужа сперли…