Вячеслав Рыбаков - Се, творю

Наиль, глядя прямо перед собой, некоторое время жевал губами сустав указательного пальца, а потом, вскинув глаза на Журанкова, сказал, постаравшись, чтобы тон остался предельно дружелюбным:

– Не сочтите за неуважение, дорогой Константин Михайлович… Не могли бы вы несколько минут подождать в приемной. Я хочу парой фраз перекинуться с товарищем академиком.

Журанков с готовностью встал.

– Да, разумеется, – сказал он и быстро вышел из кабинета.

– Что скажете, Борис Ильич? – спросил Наиль, когда дверь закрылась.

Академик долго молчал, а потом ответил:

– Ничего.

– А привлекать сторонних людей…

– Нежелательно, я понимаю.

– Более чем нежелательно. В случае огласки, если неудача – общий смех навеки, полное отторжение из бизнеса и, не исключено, психушка. А в случае удачи – у нас все отбирают как супероружие, а от нас более или менее корректно избавляются. Когда такие ставки – слюни распускать никто не будет.

– Даже вы, я полагаю.

– Да, – просто согласился Наиль, – даже я. Скажите мне вот что, Борис Ильич. Вы в это верите?

– Нет, – мгновенно ответил академик. Но прежде чем Наиль успел что-то произнести, продолжил: – Но и логических противоречий у него я не вижу. И если меня моя старая мозга не ошибает, Эйнштейн так и не поверил в квантовую теорию вообще.

– То есть вы, ученый, как бы эксперт, ни хрена не верите в эту галиматью, но меня, который в физике не смыслит, ненавязчиво и тактично провоцируете поверить и к тому же рискнуть последними деньгами? Хитер бобер!

Алдошин только молча развел руками.

Понятно, подумал Наиль.

Но это, подумал он, последний мой шанс. Меня так на так съедят, уже видно. К нефти я не присосался, высокотехнологичные иностранные партнеры в гробу меня видали, их уже всех расхватали менее романтичные ребята.

Но если вдруг победа…

Монопольное производство средств сверхсветовой коммуникации. Моя Галактика…

Его затрясла внутренняя дрожь, и дыхание перехватило.

Да разве только в Галактике дело? Даже здесь, на своей Земле, кто, если станет так, согласится по старинке юродствовать, связываясь с падучими самолетами и гремучими поездами? С теснотой и сутолокой дорог, с гололедом и заносами, с вонью бензина?

Наверное, подумал он, я сумасшедший.

Он встал. Медленно, чуть вперевалку пересек кабинет и открыл дверь в приемную. Усмехнулся: Журанков сидел, как примерный школьник в ожидании результатов экзамена: коленки вместе, руки на коленках, взгляд прямо перед собой.

Обаятельный человек, подумал Наиль. Это важно? Нет. Не знаю. Пожалуй, важно. Жаль будет, если это все бред. Кажется, я поверил. Кажется, я просто хочу сам, чтобы у него получилось.

Марсианский саксаул появится в каждом цветочном ларьке и упадет в цене?

– Константин Михайлович, вернитесь, пожалуйста, из вселенной подскока обратно в исходный мир, – мягко позвал Наиль.

Журанков, просияв благодарной улыбкой, встал.

Несмело озираясь, он подошел к своему креслу и остановился, не зная, садиться или нет, и все-таки сел на краешек.

– Константин Михайлович, я вот что еще хотел уточнить, – сказал Наиль.

– Да? – с готовностью ответил Журанков.

– Вы же умный человек. Вы понимаете, что готовы вот сейчас начать делать сверхоружие, от которого нет защиты? Вам не страшно? Или вы просто сами не верите в успех?

У Журанкова дрогнуло лицо. Явно он ожидал какого угодно вопроса – но не этого. Но он не опустил глаз; наоборот, в их глубине загорелся какой-то новый огонь.

– Я очень рад, что вы своим вопросом дали мне возможность сказать еще и об этом, – проговорил он после паузы. Коротко обернулся в сторону Алдошина, тот был непроницаем. – Вот Борис Ильич не даст соврать…

– Не дам, – подтвердил академик без улыбки. – Весь вечер не давал и теперь не дам.

– Эйнштейн сказал как-то: мне не интересно то или иное явление, я хочу знать замысел Бога, – Журанков запнулся. – Я с Эйнштейном тут не согласен: если веришь, так должен понимать, что даже выяснив, насколько точно Бог все рассчитал, его замысла не поймешь, ведь замысел – это не “как”, а “для чего”. А если не веришь, так незачем бравировать словами. Но у меня что-то похожее… – он опять запнулся. – Понимаете, вот простая грубая механика… Скажем, паровозы. Они ничего не изменили, с паровозами человек делал то же, что и до них, только в чем-то быстрее. Лезем глубже в мир. Атомные бомбы – они нас уже меняют. Они сделали немыслимой большую войну. Интернет сделал невозможным тоталитаризм. Реальное клонирование убило мерзкую мечту о дублировании совершенных солдат и великих вождей. Чем глубже мы забираемся, тем больше серьезных моральных ограничений, вроде бы нами просто выдуманных, оказываются подтверждены самой природой. Фундаментальными законами мироздания. Я очень хочу знать… Если залезть в мир вот так глубоко, глубже вроде уже и некуда… Что он оттуда, из этой глубины, скажет нам о добре и зле?

У Наиля перехватило горло. Он судорожно глотнул, продолжая глядеть Журанкову прямо в глаза. Сказал:

– Ах, вот оно что…

Потом неловко, нерешительно тронул ученого за локоть. Журанков сконфуженно улыбнулся. Тогда Наиль отвернулся и медленно пошел к своему столу. Обогнул его, сел на место. Помолчал еще мгновение. И сказал:

– Готовьте смету.

Выдался погожий сентябрь. Воздух был бодрым, прозрачным. Дело шло к полуночи, когда Журанков, срезав путь через маленький сквер, подходил к дому. Здесь свет уличных фонарей и окон ушел на края и лишь вкрадчиво сочился сквозь крупноячеистую сеть неподвижной листвы. А вот вверху открывался зовущий простор.

Бездонное небо цвело звездами, словно июльский луг.

Они переливались и мерцали. Трепетная вселенная неутомимо дрожала каждой своей исчезающе малой пядью. Так, сохраняя настороженную неподвижность, мелко дрожит каждой мышцей потерявший свободу, попавший в неволю зверек. Хотелось прижать вселенную к себе, погладить, успокаивая, и сказать: не бойся, солнышко, все будет хорошо.

3

Ребенок брился.

Прислонившись плечом к косяку двери в ванную, Журанков некоторое время с восхищением и завистью следил, как голый по пояс юный бог проворно скоблит себе щеку “Жиллетом”; даже от этих ничтожных движений под молодой загорелой кожей слаженно перекатывались бугры мышц.