Любомир Николов - Червь на осеннем ветру

— Я узнал его. Это Грэм Троол, разведчик Галактики. Только где же его пантера?

Грэм изо всех сил сжал кулаки. Его узнавали… Это хорошо. Может быть, ему удастся найти с ними общий язык. Может быть, все окажется простым недоразумением.

— Бессмыслица, — пробормотал усатый.

Кто-то зашикал. Пожилой мужчина в коричневом костюме оттолкнул усатого и, склонившись над столом, уставился на экран.

— Грэм… Грэм Троол… Вы слышите меня?

— Да, — мрачно сказал Грэм. — Слышу. Я здесь, черт побери! Почему вы не смотрите на меня?

— Но я смотрю! Вот сюда!

— Не на меня! — возразил нервно Грэм. — Что за ерунда, вы смотрите в свой идиотский телевизор и упрямо не хотите обернуться ко мне. Вы что, слепой? Я здесь, у стола!

Тот покорно завертел головой, словно кукла, и смотрел на Грэма слепым, невидящим взглядом. Глаза его блестели, лишенные всякого выражения, в течение нескольких секунд они пытались что-то разглядеть на уровне груди, потом опять обратились к экрану.

— Вы уверены, что вы здесь?

Грэм хотел ответить, но у него пропал голос. Он лишь сделал непонятное движение рукой, потом ощупал собственное тело, словно хотел удостовериться, что существует. Его собеседник не дождался ответа. Вместо этого он вдруг охнул и обернулся к своему соседу — низенькому полноватому мужчине с жидкими седыми волосами и в очках с толстыми стеклами.

— Ваш эксперимент… Кого, вы сказали, выбрали героем программы?

Тот, видимо, что-то понял, потому что лицо его побледнело и на лбу, словно кто-то смял гриб, заблестели капельки пота. Он поднял руку к экрану, потом бессильно опустил ее на стол. Голос его дрожал.

— Он… это… Грэм Троол… нет, это невозможно…

Грэм бросился к нему, хотел было дернуть его на себя, но, вспомнив недавнюю неудачу, лишь склонился над сжавшимся, дрожащим человеком. Сбоку его плечо уперлось в твердое, как камень, тело старика.

— Что вы обо мне знаете?

Но человек его не замечал. Он, словно зачарованный, смотрел на экран и бессвязно шептал:

— Грэм Троол… объем памяти… мы думали, что он сгорел… нет, это не он… это кто-то другой…

— Мне это надоело, — раздался голос усатого молодого мужчины.

Грэм увидел, как старик развернулся, схватил самоуверенного усача за плечо и затряс его изо всей силы, пока растерянный заканчивал фразу:

— …Я дам команду его вырубить…

— И будете иметь удовольствие быть битым лауреатом Нобелевской премии! — злобно прорычал старик. Он не выглядел человеком недюжинной физической силы, но в этот момент гнев наэлектризовал все его тело. — Сидите и захлопните свой проклятый рот! Он человек, такой же, как все мы!

— Чепуха! — упрямился усатый. — Какой человек…

— А вы знаете, что такое человек? Нет? Тогда помалкивайте и дайте сказать другим!

— Это не может быть наш Грэм… — продолжал шептать очкарик.

— Успокойтесь, коллега. Лучше спросить у него самого.

Сейчас старик выглядел почти спокойным. Он оправил костюм, сел на стул и обратился к экрану:

— Грэм… Вы, может быть, растеряны… Поверьте, мы смущены не меньше вашего. Но вы должны рассказать о себе все. Что с вами произошло, как вы попали сюда, что видели… Рассказывайте, прошу вас…

Со стеклянной стены раздался голос громкоговорителя:

— У нас нет времени. Студия нужна для…

— Замолчите! — властно поднял руку старик. — Замолчите и делайте видеозапись, если вы отключились. Здесь происходят гораздо более грандиозные вещи, чем вы в состоянии понять.

Потом он повернулся к экрану, и его лицо смягчилось.

— Говорите, Грэм. Мы вас слушаем.

— Хорошо, — сказал Грэм. — Я буду говорить. Все началось несколько дней назад. Был вечер, шел дождь…

2

Высокий блондин на экране замолчал, но все продолжали сидеть как оцепеневшие, словно ждали — он скажет им что-то очень, очень важное, что рассеет кошмар и ощущение какой-то страшной, неясной развязки. Им казалось, что стоит им повернуть головы, и они его увидят — здесь, возле стола; и в то же время понимали, что не могут увидеть, потому что он был не чем иным, кроме как образом, случайно попавшим на монитор в телестудии. Чертежница мяла платочек и обкусывала его краешек, научный сотрудник нервно шмыгал носом, ведущий непрерывно разминал плечи, словно слишком долго сидел на одном месте. Даже школьник утратил юношеский запал и неосознанно стремился сжаться в комочек, чтобы выглядеть поменьше, вернуться в тот возраст, когда «большие» принимают решения за него.

Лемхович тряс головой. Сейчас он выглядел лет на десять старше. Скептичная улыбка исчезла с его лица. Он повернулся к научному сотруднику и попытался заглянуть ему в глаза, но тот опустил их и не желал поднимать.

— Мне кажется, что все совпадает… коллега… — тихо проговорил Лемхович. — Перегрузки… обрывы, попытки логического фильтра исправить положение… удержать в цепи сознание, которое открывает свободу…

Плечи научного сотрудника подрагивали. Отраженный поверхностью стола, голос звучал до неузнаваемости глухо.

— Да, совпадает… Я это понял, с самого начала почувствовал… — Он вдруг распрямился с отчаянными, полными слез глазами и теперь почти кричал: — Ну и что? Что вы от меня хотите? Откуда я мог знать, что образ оживет? Знаете, сколько было попыток создания искусственного интеллекта? И ни одна… ни одна, вы слышите?!.

— Какой искусственный интеллект? — тревожно прогремел с экрана голос Грэма Троола. — Кто-нибудь объяснит мне наконец, что здесь происходит?

— Да, я могу, — деловито вызвался ведущий. — Коротко, в двух словах. Вы — образ, понимаете, образ! Ваше сознание, ваши миры не что иное, как комбинация сигналов компьютера, связанного с телевизором. И в виде такой комбинации сигналов вы путешествовали по проводникам электросети. Бесконечное пространство… коридоры… ха! Скажите проще — от розетки до розетки, от телевизора к…

Он не закончил. Тщедушный научный сотрудник вскочил с места и непостижимо точным ударом в подбородок повалил его на пол. Ведущий покатился, потом поднялся на локтях и рассеянно ощупал челюсть. Стоя над ним, научный сотрудник, совершенно растерянный, поднес кулак к глазам и рассматривал его с изумлением близорукого человека.

На экране Грэм Троол сжал руками виски. Словно хотел раздавить в голове чудовищную, невероятную весть, которая лишала его права на жизнь.

— Как вы можете… — бормотал по инерции Грэм. — Я искал… «игроков», а вы… Вы же люди! Сделайте же что-нибудь… или не можете?

— Мы бессильны, Грэм, — устало проговорил Лемхович. — Мы не «игроки»… И нет силы, способной преодолеть между нами преграду. Это наша вина… Моя… его… всех… Человек не может без искусства, да! Без зрелищ! И мы непрерывно совершенствуем зрелища. Сто пятьдесят лет назад создали кино — «великого немого». Потом дали ему голос, с годами создали цветное кино, панорамное кино… И все это привело нас к последнему порогу, где настоящие личности по-настоящему будут страдать на наших глазах. Ну, и чем мы тогда отличаемся от римлян с их кровавыми гладиаторскими игрищами, с их сладострастно опущенным пальцем? Чтоб черт нас побрал, любителей трагедий! Думали ли мы когда-нибудь о том, что происходит по ту сторону экрана, грампластинки, за страницами книг? Если бы могли это чувствовать, мы должны были бы стать в миллионы раз добрее! Убиваем Ромео и Джульетту стотысячным тиражом… ну, ладно бы только Ромео и Джульетту, но часто делаем это просто так, даже не в целях искусства, а просто для развлечения, чтобы потешить жаждущую публику мучениями Джона Уилбери и ему подобных. Если бы мы могли думать об образах, о словах как о крупице живого человеческого существа…