Георгий Попов - За тридевять планет

- Ваш отец приехал,- сказал Сашка и, глянув на дружков, вдруг смутился.- То есть не ваш отец, а отец здешнего Эдуарда Свистуна, но это все равно.

- Где же он сейчас?

- В конторе. У Ивана Павлыча. Они же старые знакомые. Еще по Отечественной.

- А-а, так и у вас была Отечественная?

- Была. А вы что, не знали?

- Откуда мне знать? Имейте в виду, я вообще ничего не знаю. С одной стороны, я знаю все. А с другой, я ведь ничего не знаю, ничего-ничегошеньки, как у нас говорят.

- П-понятно,- опять угрюмо пробормотал Федька.

Мы помолчали.

- Что ж, отец так отец. Давай отца.

- Он не один,- отчего-то нахмурился Сашка.- С ним какой-то дядька. На учителя похож.

По пути я попытался кое-что разузнать о бате.

К сожалению, мальцы-огольцы и сами ничего не знали.

Федька видел, как этот батя, Петр Свистун, директор школы, приезжал однажды к Эдьке. Но зачем приезжал и что у них был за разговор,- не имеет никакого понятия.

- Я думаю, этот приезд ничего не значит. Во всяком случае, отца вам опасаться нечего. Вот учитель...сказал Сашка и почему-то вздохнул.

Я спросил, какой он из себя, этот учитель. Ребята описали внешность. По их словам, это был человек средних лет, длинный, как жердь, но не тонкий, а в меру полный, с орлиным носом и жесткими русыми волосами.

- Наверно, историк Андрей Фридрихович,- догадался я, вспомнив нашего учителя истории, который точно знал, какие чулки носил Иван Грозный.

- Андрей Фридрихович?

- Да, Андрей Фридрихович. У него мать русская, а отец немец, отсюда и это странное сочетание. Но в общем-то он хороший мужик. В русской истории находит нечто пророческое. "Это не просто исторический факт, это пророческое указание на будущее!" - говорит он на каждом уроке и при этом как-то значительно, с хрипотцой покашливает.

- Ну, выходит, и его бояться нечего,- сказал Сашка.- Люди, с головой ушедшие в историю, самые безобидные на свете. Кроме истории, они и знать ничего не хотят.

Между прочим, я разузнал, как здесь ведут себя отец и сын, когда встречаются после долгой разлуки.

Оказалось, очень, очень забавно. Представляете, отец говорит: "Ну здравствуй, сынок!" - и хлопает сына по спине, по плечу, словом, по чему придется. А смущенный (или радостный) сын отвечает: "Здорово, батя!" - и старается вырваться из крепких отцовских объятий.

Как читатель догадывается, не меньше, чем батя и учитель истории, меня интересовал Иван Павлыч, председатель колхоза "Красный партизан". Оказалось, и к здешнему Ивану Павлычу приезжал великовозрастный детина - из Тайги или Юрги, никто толком не знает.

А Сашка - так тот вспомнил и некоторые подробности, связанные с этим приездом.

Будто бы отец и сын сидели за столом, пили чай и доверительно, задушевно болтали о всякой всячине.

Лизавета Макаровна была тут же, в кухне, и не выказывала ни малейшего протеста. Наоборот, она тоже была рада, как и сам Иван Павлыч, и старалась всячески умаслить дорогого гостя.

- А потом? Что было потом? - спросил я.

- А ничего особенного,- пожал плечами Сашка.Обнялись и... расстались.

Я спросил, как именно расстались. Меня интересовала и эта подробность. Сашка объяснил, что очень просто. Иван Павлыч проводил Никиту (так звали великовозрастного детину) до стоянки самокатов. Здесь они и расстались. Никита сел за руль и нажал на педали. А Иван Павлыч постоял, постоял, переминаясь с ноги на ногу, и побрел к себе домой.

Насчет здешнего Эдьки Свистуна мальцы-огольцы ничего не могли сказать. Видно, история, как его приняли за сына, не получила широкой огласки. Зато все, что связано с Шишкиным, они знали более или менее досконально. Впрочем, это не помешало им выслушать мой рассказ с должным вниманием. Федька молчал.

Гоша произносил какие-то звуки, что-то вроде: "Ольля-ля!" - и похлопывал себя по бедрам. И только Сашка то мотал головой, как бы говоря: "Ну, ну... Интересно!" - то забегал вперед и нетерпеливо просил:

- Вы подробнее, подробнее, дядя Эдуард! - и при этом как-то хмуро двигал бровями. Видно, ему это было страшно интересно и важно.

Делать было нечего, пришлось пускаться в подробности. Я рассказал, как приехал Шишкин... Инженер Шишкин... Георгий Валентинович Шишкин, он же Плеханов... Этот момент уже известен читателю из предыдущей главы, повторяться не буду. Потом перешел сразу к последующим событиям, связанным с приездом. В одно прекрасное утро (допустим, что прекрасное) Иван Павлыч ходил по двору и мучился догадками: "Сын или не сын?" В это время к нему и явился Авдюшко.

- Что колдуешь? - спросил с места в карьер.

- Колдуй не колдуй, один черт,- вздохнул Иван Павлыч.- Из конторы? Этот... уже там?

-- Сидит и пишет, аж стол дрожит.

- Грамотный!

- Башковитый,- кивнул Авдюшко.- Шоферня за него горой. Правильную, говорят, линию гнет.

- Какую еще линию? - Иван Павлыч насторожился.

- Известно какую. Раньше, говорят, с любым пустяком к председателю шли, а теперь... Самостоятельный, говорят, мужик, шевелит мозгами.

Замечание насчет самостоятельности, хотя оно и принадлежало шоферам, людям большей частью легкомысленным, не понравилось Ивану Павлычу. Он побычьи потоптался на одном месте и сердито, раздраженно сказал:

- На готовом легко быть самостоятельным! А ты приди к разбитому корыту, как мы пришли...

- Куда ему! - сменил тон Авдюшко.- Что молодость, что глупость, один черт. Вот и насчет линии...

Какая там к черту линия, девки - вот его линия. Заметил? К моей Дашке так и льнет... Не горюй, еще месяц-другой, и поженим их, стервецов, свадьбу справим...

- И пошлем куда-нибудь подальше, чтоб голову не дурили?

- А зачем посылать? Пусть живут здесь. Женатый, скажу тебе, уже наполовину несамостоятельный. А пойдут дети... Пиши пропало!

Ну, насчет Дашки заместитель преувеличил изрядно. Это понял и Иван Павлыч. После того как Авдюшко ушел, он стал умываться под рукомойником, бормоча:

- Поженим, говорит... Если надо, мы Егору и не такую сосватаем... Что Дашка! Сунулась в один институт - осечка, сунулась в другой - опять осечка...

А Егор, видать, парень хоть куда, ему и жену надо по росту подбирать, учительницу или докторшу, как пожелает...

- А что касается самостоятельности, то тут Авдюшко попал в точку. Георгий Валентинович был кругом самостоятельным, так сказать, со всех сторон самостоятельным. С Иваном Павлычем за ручку, правда, но даже в этом рукопожатии не было какого-либо подобострастия, как у того же Авдюшко. Ничего подобного! Ручку пожмет, скажет: "Привет!" - и был таков.

Однажды я застал Шишкина в конторе одного. Он сидел за председательским столом ("Да не сын ли, в самом деле? Кто же еще посмеет сесть за Ивана Павлыча стол!" - подумал я) и что-то строчил,и правда, стол дрожал. Вдруг зазвонил телефон. Шишкин оторвался от стола, потянулся, хрустнув суставами, и приложил трубку к уху.