Георгий Попов - За тридевять планет

Содержимое первого контейнера нам известно. А второй... Где второй? Я был почти в отчаянии. "Надо искать... Искать, искать, искать!" - твердил я. Была страдная пора - уборка начиналась,- и все-таки Кузьма Петрович нашел время, чтобы разработать подробный план поисков, а Иван Павлыч выделил некоторое количество рабочей силы. Впрочем, главную роль сыграли не взрослые, а школьники, которые изо дня в день прочесывали буквально метр за метром.

Через неделю я потерял всякую надежду... Казалось, обследовано все, что можно было обследовать, а контейнера нет и нет... Я решил, что он упал в озеро и его затянуло тиной, как вдруг пришла весть: "Ура! Все в порядке!" Мы с дядей Кузей вскочили в "ГАЗ-69" и помчались за просеку, на речку Бурлу. Еще издали мы увидели Федьку, брата Семена, соседа и друга Эдьки Свистуна. Это он, Федька, и нашел - недалеко от того места, где упал первый контейнер, примерно в полкилометре.

Контейнер с разлета врезался в землю, к тому же был скрыт разросшимся в этом месте осинничком, и если бы Федька не споткнулся о него, то вовек не читать бы нам продолжения удивительных Эдькиных записок.

Вот что оказалось в этом, втором, контейнере...

Глава седьмая

О комарах, пчелах и прочих диковинках

Я попал на эту планету в то время, когда здесь, как и у нас на Земле, все громче начали стучаться в космос.

Правда, здешний Эдька Свистун к космосу не причастен, здесь обошлись без него. Зато капитан Соколов...

О, здешний капитан Соколов всем капитанам капитан, в чем ты скоро сам убедишься, дорогой читатель, если прочитаешь еще две-три главы.

Но - наберемся терпения и не будем забегать вперед, как у нас говорят...

На другой день, встав ото сна, я застелил кровать и занялся физзарядкой. Двухпудовых гирь у тетки Сони не оказалось, и мне пришлось ограничиться приседаниями, ходьбой на месте и всякими вольными упражнениями.

На кухне я нашел записку: "Завтрак в столовой, Эдя!" - и все. Коротко и ясно. Я взял записку, сунул ее в карман и отправился в столовую.

В тот день с утра дежурила Настенька. Едва я устроился за столиком, как она подошла, вынула блокнот и карандаш из кармашка и глянула на меня вопросительно. Я озабоченно покачал головой и сказал, что на курорте избаловали нашего брата, поэтому, дескать, извини, если я закажу больше, чем положено.

- Ой, да сколько угодно! - засмеялась, как будто рассыпалась на мелкие части Настенька.

- И отлично! - Я отметил про себя, что она ничего, за такой и приволокнуться не грех, и стал заказывать.- Прежде всего, Настюша,- я впервые назвал ее по имени,- прежде всего свиную отбивную... Да знаешь, пожирнее, я обожаю жирное... Дальше. Тут,я ткнул пальцем в меню,- обозначены блины со сливочным маслом и сметаной... Две порции с маслом, желательно поподжаристее, чтобы на зубах похрустывали... Идет? Впрочем, знаешь, Настюха, пиши и со сметаной. Тоже две порции. Не повредит.- Настенька, кажется, несколько удивилась, но виду не подала, записала и блины - сперва с маслом, потом со сметаной.- Ну и наконец... Наконец, я полагаю, кофе со сливками... Здесь,- я опять ткнул пальцем в меню,записаны кофе черный и кофе со сливками. Так мне, Настёна, со сливками.

- Все?

- Да, пока все.- Я подмигнул, и это еще пуще развеселило миловидную официантку. Она улыбнулась - довольно кокетливо, кстати сказать,- и пошла выполнять заказ.

"А что, на этой планете жить можно",- подумал я, когда Настенька подала свиную отбивную. Отбивная была та еще - с рукавицу величиной - и достаточно жирная, то есть буквально плавала в жире. Сверху ее посыпали какой-то специей, кажется, перчиком, украсили зеленым лучком - и не хочешь, а съешь.

Потом передо мной выросли две горки блинов. Одна горка плавала в сливочном масле, другая - в сметане. Я пододвинул к себе первую горку, попробовал блин, другой, третий... И вкус и запах - все соответствовало действительности. Ну, думаю, точка, до второйто горки ты, Эдя, не дотронешься, хватит за глаза и этой, с маслом. Ничего подобного! Стоило мне взять на зуб блин со сметаной, как я почувствовал, что погиб, погиб окончательно и бесповоротно.

Мне хотелось кое о чем порасспросить Настеньку, однако я боялся выдать себя и молчал, делая вид, будто с головой погружен в свои, так сказать, внутренние проблемы. Вообще положение мое было аховое. Если я - здешний Эдька Свистун, за которого выдаю себя, то спрашивается, какого черта лезу со всякими дурацкими вопросами. Мне и без того все должно быть ясно.

Иногда возникало желание открыться, сказать, кто я такой и зачем прилетел на чужую планету. Но Фрося, Фрося... Не будь я рыбой среди рыб, разве я пережил бы блаженнейшие минуты, которые никогда раньше мне и во сне не снились.

- Ну как? - спросила Настенька, убирая посуду.

Я сказал, что спасибо, все необыкновенно вкусно и питательно, повара молодцы, и стал шарить в кармашках, как у нас делают, когда достают деньги.

- Что ты, Эдя?

- Ах, извини,- засмеялся я, вспомнив, что деньги на этой планете давно упразднены за ненадобностью.- Привычка - вторая натура.- Я допил компот из сухофруктов, опрокинул стакан на блюдечке и вылез из-за стола.

- Ну, Эдя, ты и даешь! - только и нашлась сказать Настенька.

Читателю, наверное, интересно будет узнать, что слова: "Ну, ты и даешь!" - очень популярны на этой планете. А вот что они означают, эти слова, какой их, так сказать, глубинный смысл, мне так и не удалось выяснить. Когда я обратился к Кузьме Петровичу как чтецу-агитатору (он и здесь чтец-агитатор), тот лишь почесал в затылке:

- Ну, Эдя, ты и даешь! - И больше ничего не добавил.

II

Сосновый бор я уже знал немного. Теперь мне предстояло осмотреть Песчаное озеро. Я даже не стал спрашивать, как оно здесь называется, это озеро, так как был уверен, что иного названия у него и быть не может.

Я пересек площадь, потом луг, обычно затопляемый в половодье (я полагаю, он и здесь затопляется), и вошел в борок, совсем небольшой, за которым и начиналось озеро. "Вот оно, милое!" - мысленно произнес я и, подбежав к берегу, зачерпнул пригоршню воды и вылил себе за пазуху.

Потом я взял лодку и поплыл на середину, пугая уток.

Между прочим, утки здесь ведут себя по-разному.

Чирки и шилохвости, например, удивительно доверчивы и общительны. Позже я узнал, что под осень они прилетают на колхозный двор и кормятся вместе с домашними. Здесь-то их и отлавливают. Кряквы и чернети держатся с большей осторожностью. Завидев человека, они не шарахаются, как это бывает у нас на Земле, но и особенно близко не подпускают. Местные орнитологи установили, что самое близкое расстояние, на какое кряквы однажды подпустили человека, равнялось пяти метрам и тридцати семи сантиметрам. Цифра эта получилась в результате каких-то сложных операций, проделанных электронно-вычислительной машиной, и ни у кого не вызывает сомнений.