Алан Фостер - Зелье

— Объявляю перемирие, — проговорила, давясь от хохота, Кай-Сунг. — Знакомьтесь, капитан. Это лейтенант Порсупах! Мы с ним оба — сотрудники Разведывательного Управления Вселенской Церкви. Если здесь установлены подслушивающие устройства, то пусть этот старый содомит знает, кто мы такие. Мы от всей души благодарим вас, о наш чудесный спаситель! Если б не вы, из нас давно бы приготовили уже ростбиф эти гнусные извращенцы. Впрочем, теперь уж мы можем с полным правом сказать, что привело нас сюда не что иное, как приказ начальства: выяснить, какое отношение имеет развалина Роуз к возобновившимся поставкам винта, наркотика исключительно опасного! Но нас раскрыли из-за одной ничтожной оплошности, какие весьма часто допускаются начинающими оперативниками.

— Да, — поддержал подругу и соратницу Порсупах, — все обычно попадаются на мелочах. Подумать только, из-за какого-то паскудного окурка провалено задание громадной важности. А ведь у нас в руках уже почти все доказательства находились — доказательства причастности Роуза к торговле наркотиками. Не будет лишним подчеркнуть еще раз, что вы, капитан, буквально вырвали нас из лап смерти. Все висело на волоске.

Усики у Порсупаха неврически задрожали.

— Ну, не надо заводиться, — успокоительным тоном проговорил Мэл. — Могу сообщить вам в качестве некоторого утешения, что вы стояли на верном пути. Я собственными глазами видел контейнер с наркотиками!

— Неужели? — в сильном возбуждении воскликнула Кай-Сунг и вскочила на ноги с таким проворством, как будто в ней распрямились некие невидимые пружины. Тотчас девушка застонала от боли, и, перегнувшись пополам, точно тряпичная кукла, села обратно на лавку. Помолчав немного, она подняла голову и как ни в чем не бывало, продолжала: — Как только мы выберемся отсюда, я обязательно выполню уже давно составленный мною план. Первым пунктом там значится отмщение той нарциссической горстке протеинов в стадии брожения, что зовется Расселом Кингсли.

— Так это сынишка старика Кингсли? — изумился Мэл. — Я кое-что слыхал о его любовных и прочих подвигах. Значит, далеко не все слухи оказались ложными! Вот ведь как выходит: работаешь на человека, работаешь, а что он за дерьмо — и знать не знаешь!

Теперь настала очередь Порсупаха удивляться.

— Неужто вы — старинный друг семейства Кингсли?

— Меня связывают с ними давние деловые отношения. Вот и сейчас я нахожусь на Реплере только потому, что “Умбра” доставила груз для “Чэтем Кингсли Фишериз энд Гудс Лимитед”. Старик сам отчасти пропитан душком фатовства, но вполне в рамках приличий… Не думаю, что он знает всю правду о садистских наклонностях своего сыночка. Мать умерла, когда Рассел был еще совсем малыш. Видимо, о его воспитании никто толком не заботился. О деньгах парнишке заботиться не приходилось и он вполне отдался на волю своим чувствам и прихотям.

— Ну прямо сиротинушка! — ледяным голосом проговорила Киттен.

— Отец очень привязан к дитяти. Можно сказать, души в нем не чает!

— Очень трогательно, — все тем же тоном продолжала Кай-Сунг. — Я уж было начала думать, что неминуемая смерть бедняги Рассела ни в чьем сердце не отзовется жестокой болью и тоской! Впрочем, я и сейчас уверена, что никому не нужен этот мерзкий кретин. Теперь о деле. — Тут Киттен несколько смягчилась. — Неужели, Мэл, тебе удалось добраться до наркотиков?

— Ну да, натурально. Оказывается, последняя партия винта, предназначавшаяся Роузу, случайно затерялась среди контейнеров Кингсли. И Доминик, и я сам лишь случайно узнали о такой незадаче. Но вот торговцы… Сюда же я явился заключить сделку: в обмен на прекращение торговли винтом я пообещал не доводить до сведения властей информации обо всем случившемся. Имеющихся у меня доказательств с лихвой хватило бы на то, чтобы преступников приговорили к вышке, то есть к насильственной и пожизненной амнезии. Кому же охота впадать в беспамятство? Ведь это гаже физической смерти. Любые иные наркотики не вызывают у меня столь сильной тревоги: хотят какие-нибудь идиоты замазывать себе в вены разную дурь — пускай! Но винт — другое дело. Всякий, кому доводилось попробовать хоть одну задвижку этого зелья, неизменно чувствовал себя потом грязью и сволочью. Но… вы уже поняли, сделка не получилась. Мне пришлось выложить несколько кубиков в качестве выкупа за вас. Знайте, Роуз всерьез намеревался вас прикончить!

— И все-таки вам не следовало расставаться с винтом! — сказала Киттен с укоризной.

— Мне не у кого было спроситься, — жестко отозвался Мэл.

— Ну а если я себя убью, а Порсупах последует моему примеру?

— Тогда Роуз будет угрожать смертью и мне, если я не верну ему товар. Захоти вы столь дружным самоубийством лишить Доминика его главного козыря, он про все на свете забудет, кроме своей главной цели. Мне волей-неволей придется отдать ему свой винт. В противном случае я отправлюсь на небеса, а к этой отправке у меня пока нет ни малейших позывов!

— Оно и понятно, — с некоторым сожалением вздохнула Киттен. — Прости, Мэл, за то, что подвергла тебя такому испытанию!.. Но скажите, вам действительно хорошо известно, что эта штука делает с людьми?

— Хорошо. Во всяком случае несколько лучше, чем вам, дети мои.

— Я тебе не ребенок! — взвилась Киттен. — Назовешь так еще хоть разок — башку проломлю!

— Верю, что проломишь, — улыбнулся Мэл, — но что это изменит? Сделка об обмене винта на двух заложников заключена и уже работает. Деваться некуда.

— А нельзя как-нибудь эту сделку аннулировать? — полюбопытствовал Порсупах.

— Только в том случае, если мне удастся получить доступ к передатчику. Хотя бы к тому, что находится на борту моего аэромобиля. И сделать это нужно прежде, чем получить винт. Впрочем, ерунда, пустое теоретизирование: ничего сделать не удастся, даже если бы мы все очень захотели. У меня даже и желания нет. Все мои желания очень просты и сходятся в одной точке: спасти свою жизнь вкупе с вашими, приятели, даже если вам и наплевать на них!

— Но встает вопрос о том, — сказал енот, — какой ценой заключена эта сделка. Вы забываете о несоизмеримости двух зол: смерть троих и гибель миллионов. Что ни говори, а последнее зло куда страшнее первого. И между прочим, мне моя жизнь дорога, капитан!

— Твоя карта бита, Мэл, — подытожила слова Порсупаха Кай-Сунг.

Хаммураби начал потихоньку сердиться на своих сокамерников. В особенности на Киттен, которая вовсе не выглядела несчастной девушкой, попавшей в лапы к лютому ворогу и страстно желающей лишь одного: избавления.

— Послушай, ты, альтруистка…

Кай-Сунг мрачно посмотрела на капитана и, казалось, приготовилась к тому, чтобы перевести спор в практическую плоскость и решить на кулачках, кто прав и кто виноват.