Елена Федина - Дороги Малого Льва

— Он все так же красив, этот любимец прекрасных дам?

Улыбалась она по-прежнему, холодно и фальшиво. Челка скрывала один глаз, но другой метал молнии. Никакой любви к своему божеству у нее явно не осталось, зато ненависти было через край.

— Постарел немного, — сказал Эдгар.

— Так ему и надо, — усмехнулась Рохини, — человеческий век короток. Скоро он совсем одряхлеет. Что может быть противнее дряхлого мужчины?… К тому же меня, да будет тебе известно, больше привлекают женщины. И всегда привлекали. Теперь я могу пользоваться этим в полной мере. Так зачем мне какой-то Ольгерд Оорл?

— Действительно, — проговорил Эдгар, нервно предполагая, осталось ли что-то в этой мадам от Оливии или нет, — а Льюис Оорл? — спросил он на всякий случай.

— Нашел, о чем спрашивать! — пожала плечом Рохини и вдруг закашлялась.

С виду ей было все равно, но он почувствовал вдруг тоску, щемящую тоску, от которой сдавило горло. И нежность. Когда-то она сидела у него в кабинете, заумная толстушка в мужских ботинках и мучилась от неразделенной любви к прекрасному юноше. Эдгар тогда вошел в нее без спроса и почувствовал вот эту самую тоску.

— Льюис теперь директор Центра Связи, — сказал он.

— Знаю, — сдавленно отозвалась Рохини.

— Не женат.

— Тоже знаю.

— Наш Льюис — само совершенство, — подогревал он ее пыл.

— И это тоже правда, — через силу улыбнулась мадам.

— И ты хочешь сказать, что он тебе не нужен?

— А почему он должен быть мне нужен?

— Да потому что ты больше Оливия, чем Сия!

С минуту они стояли в полной тишине, только пощелкивали хронометры, и шуршала вытяжка.

— Конечно, больше, — наконец согласилась она, — именно поэтому я предлагаю вам мир. Я уже не та злобная, мстительная старуха, помешанная на Ольгерде Оорле. Я окончательно переключилась на женщин, так что никто из красавцев-Прыгунов меня не интересует. Из уродов, типа тебя — тем более. Приходи завтра в офис, забирай документы, забирай свою зеленую куклу и проваливай. Давай расстанемся по-хорошему, Эдгар Оорл.

Он никак не мог придти в себя от этой беседы. Солнце палило нещадно, песок забился даже в рот. Он перевернулся на спину и чуть не ослеп от яркого света.

— Послушай, Вилена, я правда урод?

— В каком месте? — засмеялась соседка.

— Ну, не знаю…

— Ты из тех уродов, которые всегда будут нравиться женщинам.

Она наклонилась над ним совсем низко, полураскрыв губы.

— А… а где Аола? — спохватился он.

— Уплыла на середину озера.

— Предупреждаю: я из тех уродов, которых безнаказанно целовать нельзя.

— А я из тех женщин, которые не боятся никакого наказания.

Роман с соседкой в его планы не входил. Женщины давно уже не входили в его планы.

— Кто-то говорил, что любить мужчин — это тяжелая работа, — напомнил он после долгого горячего поцелуя на палящем солнце.

— Разве? — лукаво улыбнулась Вилена, длинные белые волосы щекотали его живот.

— Ну да. И что после мадам Рохини ты любить уже никого не можешь.

Она резко нахмурилась.

— Чем ломаться, ты бы лучше доказал мне обратное.

— Никогда не думал, что мне и тут с ней придется соперничать!

Сначала он сказал себе, что это акт чисто информационный, надо же было знать, чему эта Рохини-Оливия учит своих сотрудниц, но потом понял, что просто соскучился по женскому телу. И по отдыху. Оказалось, что ничего плохого в этом нет. Все очень даже здорово.

— Знаешь что, папа! — заявила Аола за ужином, когда дед Ясон вышел.

— Что? — посмотрел он на нее с пучком лука во рту.

— То! И ты еще читаешь мне мораль! А сам?!

— Послушай, — сглотнул он, — ты, кажется, далеко плавала.

— Я потому и плавала, что все видела!

— Я совсем и забыл, что вы, лисвисы, дальнозоркие.

— Да? А про маму ты не забыл?

— Послушай, это уж слишком!

— Неужели эта белобрысая лучше мамы?

— Да никто и не сравнивает.

— Дед сказал, что ты на ней собираешься жениться.

— Это дед так шутит.

— Ничего себе, шутки!

Эдгару этот разговор все меньше нравился. Никаких видов на соседку он не имел, но за свои права надо было побороться.

— Я что, по-твоему, вообще не могу больше жениться? — спросил он с вызовом.

— Можешь, — заявила дочь уверенно, но облегченно вздохнуть не дала, — на лисвийке.

— Да-а-а?

— Да. На такой, как мама. На самой красивой. А не на какой-то бледной земной поганке!

— Послушай, — нервно усмехнулся Эдгар, — ты хоть помнишь, что я не очень-то лисвис? Совсем, можно сказать, не лисвис?

— Ну и что, — надула губы Аола, — ты был наш. А теперь решил к своим перекинуться?

— Я и так ваш, Аола. О чем ты?

— Конечно! У тебя будет белая женщина, белые дети… А мы куда? По боку?

«Вредно посвящать себя детям без остатка», — подумал он обреченно, — «очень вредно».

— А на лисвийке мне жениться все-таки можно? — спросил он осторожно.

— Можно, — великодушно сказала дочь, — но на самой достойной!

— Ну, еще бы! — усмехнулся он, — иначе будет не канонично!

Риция сидела в кресле напротив. Когда она бывала спокойна после таблеток, то выглядела почти нормальной. Красное платье облегало ее исхудавшую фигурку, черные волосы для удобства были коротко подстрижены, туфли — детские, без каблуков и с ремешками.

— Не знаю, может, покормить ее еще раз? — неуверенно проговорила Шенни, — она в обед почти ничего не ела.

— Лучше не беспокой ее, — сказал Ольгерд, — она так редко просто сидит!

Чаще, конечно, Риция ходила и разбрасывала в доме всё, что попадало под руку, как годовалый ребенок. Иногда это умиляло, но в основном, раздражало своей безысходностью. Годовалые дети вырастали, его жена оставалась такой уже десять лет.

Ольгерд пытался переключиться на дочь. Стал приходить домой раньше, чтобы общаться с ней. В результате больше десяти минут тесного общения со своим ребенком не выдерживал и в оставшееся время тупо смотрел телепрограммы, восстанавливая утраченную энергию.