Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

Глава 27

Я – мнемоник.

Я помню все.

Вы должны принять это во внимание, если хотите понять, перед каким выбором я стоял.

В течение какого-то времени я сомневался в том, что видения, возникающие в моем сознании, – это реальные события, а не фантазии. Мне трудно было поверить, что я обладаю способностью мысленно переноситься в любое время. В любую эпоху.

Но слишком многие свидетельства подтверждали, что дело обстояло именно так, и теперь я понимаю, что все прошлое нашего клуба, вся его история – это история бездействия.

За сотни лет, за множество жизней до моего рождения человек по имени Кох сказал, что у нас два пути – либо пытаться изменить существующий мир, либо ни во что не вмешиваться и жестоко карать тех, кто пытается это сделать. Я спрашиваю себя, какие картины ему довелось видеть, если он был так уверен в своих словах, и сможем ли и мы, и он сам когда-либо заслужить прощение.

Все это возвращает нас туда, откуда мы начали. Итак, я снова умирал, погружаясь в теплый морфиевый туман. Но тут вдруг передо мной с беспощадностью гремучей змеи, забравшейся в выстланное перьями птичье гнездо, возникла она.

Ей было семь лет, мне семьдесят восемь. Она уселась на край моей кровати и, болтая ногами, посмотрела на кардиомонитор. Заметив, что я отключил сигнал тревоги, она пощупала мой пульс и сказала:

– Я чуть не потеряла вас, доктор Огаст.

Затем Криста на своем берлинском диалекте рассказала мне о том, что наша планета гибнет.

– Миру приходит конец, – заявила она. – Послание было отправлено в будущее – через поколения, от детей к старикам. И вот теперь оно пришло обратно – из будущего, отстоящего от нынешнего времени на тысячи лет. Мир рушится, и мы не можем этому помешать. Так что все теперь зависит от вас.

Глава 28

– Вы должны понимать, – сказал Винсент, студент Кембриджского университета и мой хороший знакомый, – что сама идея перемещения во времени парадоксальна. Невозможно создать машину времени, невозможно вернуться в прошлое и оказаться, скажем, в одна тысяча пятисотом году. Только представьте: я ни с кем не говорю, ничего не делаю, всего лишь провожу в прошлом какие-нибудь десять секунд – и возвращаюсь обратно, что опять-таки невозможно. И чего я в результате добиваюсь?

– Видимо, очень немногого, но очень дорогой ценой, – предположил я, наливая себе в стакан еще виски.

Если в моей шестой жизни у меня и были представления, что мне как профессору следует большую часть времени проводить в обществе своих коллег, а не в спорах с еще не закончившими курс молодыми людьми, то после знакомства с Винсентом они быстро улетучились. Его полное пренебрежение к моему формальному статусу привело к тому, что и я стал относиться к этому статусу весьма равнодушно. Винсент был единственным человеком среди преподавателей и студентов, проявлявшим интерес к тем непривычным и дерзким идеям, которыми я терзал научное сообщество 40-х годов XX века.

– Наш гипотетический путешественник во времени за десять секунд своего пребывания в прошлом вдохнул десять литров воздуха, в котором на одну часть кислорода приходилось четыре части азота, и выдохнул восемь литров воздушной смеси, в которой несколько выросло содержание двуокиси углерода. Пребывая в прошлом, путешественник стоял на покрытом грязью участке земли, неизвестно где расположенном. При этом единственным живым свидетелем его присутствия был воробей, который при его появлении тут же улетел. Стоя на земле, наш герой смял одну маргаритку.

– Ах, маргаритку! Вот, значит, как, – сказал я с иронией в голосе.

– Да, маргаритку. И не забывайте про воробья! – парировал мой собеседник. – Путешественник спугнул его, и маленькая птичка привлекла внимание сокола. Тот спикировал. Сокольничьему, чтобы подозвать своего питомца, пришлось пробежать большее расстояние, чем обычно, а пробежав большее расстояние…

– …он увидел дочку своего хозяина в объятиях сына мясника, – подхватил я. – «Ах вы, мерзавцы!» – крикнул он при виде такого безобразия. В результате любовникам пришлось разомкнуть объятия, и девушка, которая должна была в результате этого сексуального контакта забеременеть, не забеременела.

– И не родила ребенка.

– От этого ребенка в свою очередь в положенное время не рождается другой ребенок…

– И по прошествии жизни сотни поколений людей наш путешественник во времени тоже не рождается, поскольку его предок был не вовремя вспугнут во время акта любви. Более того, по этой причине путешественник не может вернуться в настоящее. И все это потому, что он вспугнул воробья. А не родившись, он не может отправиться в прошлое и помешать своему рождению. Что же, выходит, только Бог может дать человеку выход из этого тупика?

– Бог? – с удивлением переспросил я.

– У этого парадокса может быть только два решения, – горячо заговорил Винсент. – Первое состоит в том, что Вселенная, будучи не в состоянии «переварить» подобное противоречие, просто прекращает свое существование. И второе – что Вселенная в этой ситуации каким-то непостижимым, недоступным нашему пониманию способом саморегулируется и сохраняет свою целостность. Разве не логично в этом случае сделать предположение о существовании Бога?

– Мне казалось, мы с самого начала исходили из того, что вся описанная ситуация невозможна.

– Гарри! – возмущенно воскликнул Винсент, воздев вверх обе руки. – Сколько уже мы с вами здесь беседуем?

– Я полагаю, вы спрашиваете не о том, сколько времени мы с вами провели сегодня, обсуждая весьма сложные моменты в понимании такой необычной субстанции, как время, а о том, как давно вы стали посещать мое скромное жилище, пытаясь заставить меня усомниться в незыблемости основ моего мировоззрения.

– Как только мы подходим вплотную к обсуждению самых сложных проблем сущего и наступает время сделать какие-то предположения, вы всякий раз тут же бежите от дискуссии, словно кокер-спаниель от косточки, принадлежащей бульдогу!

– Просто я не вижу смысла в том, чтобы дискутировать о проблеме, о которой современная наука не в состоянии собрать сколько-нибудь достоверных сведений, – ответил я.

– Да, конечно, мы не можем взвесить время – если, конечно, у него есть вес, – согласился Винсент, мгновенно помрачнев. – Мы не в состоянии измерить его скорость – если только она существует. Но ведь вы же не сомневаетесь в самом его существовании…

– Я делаю вывод о его существовании опосредованно, наблюдая за другими явлениями.

– Значит, вся наша дискуссия упирается в то, что у современной науки для изучения такого явления, как время, недостаточно инструментов?