Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
Он только погрустнел:
– Да, увы, вы правы. Темное было время.
– Как и во времена фашистов.
– Анна, вы же знаете, что это не совсем верное название в историческом контексте?
– Его будут судить по тем же статьям! Это что, справедливо? Справедливо, что мы не можем размножаться, что… что у моих дочерей не будет будущего? Это такой замысел? Аналог не свершившегося потопа? Почему вы молчите? Не хотели бы со мной говорить, не ждали бы меня здесь. Не разговаривали бы со мной. Есть же смысл в ваших поступках, в конце концов. Вы же не малое дитя, без системы совершающее какие-то движения?
Бенджамин покачал головой:
– Мне так сложно ответить на ваши вопросы, честное слово. Я бы и хотел, но не могу.
– Джун.
– Да?
– Что с ним будет?
– Как вы решите. Ну то есть не конкретно вы, Анна, а человечество в целом.
– И вы дадите нам это на откуп. Самим решить такую мелкую задачу – всего лишь жизнь одного человека.
– Когда-то, очень давно, я отдал вам даже его. По сути, я отдал человечеству самого себя. И вы решили.
У Анны уже шла голова кругом.
– Я пришла просить.
– Да? За Джуна Лин?
– За человечество.
Бенджамин потер рукой подбородок и уставился на воду в канале:
– Не надо, Анна. Я не сделаю того, что вы попросите.
– Но почему? Так надо?
– Если я скажу, что да, так надо, вы примите это?
– У меня со смирением всегда были проблемы.
– Я в курсе, – он заулыбался. – Может быть, это ваша новая заповедь «смирение».
– Десять маловато?
– Ах, оставьте, Моисей был уже глуховат и половину не расслышал, вторую половину не запомнил.
– Вы все-таки уникальный сумасшедший, Бенджамин!
– Вы правы как никогда, Анна.
Они немного помолчали.
– Значит, больше я вас не увижу, Бенджамин?
– Я могу прочесть неплохую проповедь на тему того, что я буду всегда с вами, в каждом дуновении ветра, в каждой улыбке вашей дочери, в восходах и закатах, в ваших улыбках и ваших слезах. Но вы ведь и так это знаете, Анна. А нашим беседам пришел логический конец, это правда.
Она кивнула и медленно поднялась со скамейки. Сделав пару шагов, она развернулась:
– Последний вопрос, Бенджамин. Почему я?
Он заулыбался и поправил ворот пальто:
– Ох, всегда один и тот же вопрос. Просто некоторым людям надо чуть больше, чем всем остальным.
Анна кивнула и направилась к своему отелю.
Глава 16
Анна вошла в свой номер и тут же наткнулась на спину Хуана.
– Эни, ну наконец-то! Где ты ходишь столько времени? Я с утра тебя не могу найти, Кэнсаку-сан все телефоны оборвал, а ты вне зоны доступа. Уже почти полночь!
Каким образом наступила ночь, она не могла понять, ведь разговор с Бенджамином занял не более двадцати минут. Кажется…
Безмолвную Анну обнял встревоженный Кэн:
– Я думал, с тобой что-то случилось. Мы уже всех обзвонили, везде искали! Даже полиция осмотрела все вокруг. Мы еле смогли успокоить Пашу и девочек. Где ты была?
– Да я на лавочке на площади сидела.
– На какой площади?
– Возле отеля.
– Эни, это не смешно: мы прочесывали все вокруг, полицейские с собаками брали след у отеля. Я лично оббежал три квартала во всех направлениях. Какая лавочка?
– Надо позвонить инспектору, сказать, что она нашлась, – из глубины номера послышался голос Джуна.
Заглянув через плечо Хуана, Анна убедилась, что это был он.
– Как ты…
– Меня отпустили. Все хорошо.
Эти трое стали названивать кому-то по телефонам, гул голосов заполнил номер. Она устало села на диван. Слишком много для нескольких дней: призраки прошлого, важные решения для будущего, потеря почвы под ногами в настоящем. Нервная система перестала выдерживать.
Перед ее глазами проносились силуэты так горячо любимых ею мужчин: каждый по-своему, каждый по-особенному. Все они сливались в единый поток перед ней. В какой-то момент промелькнуло лицо Паши и девочек на экране телефона одного из них. Анна улыбалась, кивала и обещала больше так не волновать, а еще она скоро будет дома.
Дом! Где для нее дом? Где ее место? Раньше это был маленький городок, утопающий в зелени деревьев у кромки моря, потом – Сеул и эти ненавистные лепестки цветущей сакуры, Москва с ее холодом, пробирающим до костей. А сейчас… Она вспомнила небольшой домик на берегу бушующего ледяного моря в Шотландии. Да, там ближе всего к понятию «дом».
– Анна, ты себя хорошо чувствуешь? – она почувствовала даже через прикосновение к своему плечу озабоченность Кэнсаку.
– Да-да. Просто тяжелый день.
Открыв глаза, она видела своих друзей, насупленного Джуна напротив себя.
– Что дальше? Тебя отпустили совсем?
– Кажется, да. Будет суд для расформирования ВОЗ. Меня еще там потягают, но, в общем, на этом все.
– Поедешь в Сеул преподавать?
– И ждать тебя.
– Я не приеду, Джуни.
– Я знаю, но это не помешает мне ждать.
– Спасибо тебе. За девочек моих спасибо. У них еще будет возможность, будет шанс. И это благодаря твоей смелости.
– Скорее, глупости. Я не смог найти достойного решения. Все, что удалось – разрушить целую международную организацию и пепел ее кинуть к ногам умирающего человечества.
Хуан усмехнулся:
– На этом пепле еще продержится одно-два поколения. А это уже неплохо.
Кэн вздохнул:
– Давайте, коллеги, не будем больше пытаться захватить власть в мире.
Глядишь, пепла достанет и на подольше.
Анна задумчиво посмотрела в темное окно:
– Я встретила тут очень необычного человека. Я бы сказала – философа. Возможно, даже сумасшедшего.
– Это всегда в одном флаконе, если честно, – Хуан хохотнул.
– Так и есть. Но он сказал мне очень занятную вещь: мы сами определяем свое будущее. У нас есть право выбора, дарованное свыше. Каждый определяет сам, кто ему сделает больно, кто спасет его душу, кто будет важным человеком в судьбе, а кто – забытым эпизодом. И знаете, я своим выбором довольна, – она посмотрела на троих мужчин перед собой. – Принятие того, что вся моя жизнь – сугубо мой личный выбор, очень облегчает понимание смысла. Я благодарна вам троим. Простите, что никогда не говорила этого так прямо.
– Да, твой философ – сумасшедший и, правда, удивительный человек, – Кэн положил ей руку на плечо.
– Мы выиграли лишь битву, война впереди, Анна.
– Знаю, Джуни. Надеюсь, ее придется уже вести не нам.
Хуан громко хлопнул ладонями:
– Сдается мне, что мы уже целую вечность не проведывали наш бар на первом этаже.
– А нам есть, что отпраздновать, – Кэн радостно попятился к двери.
– И есть, что оплакать, – Джун встал
