Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
Кэн расхохотался:
– В смысле – мы?
– В прямом, – Джун серьезно на него взглянул. – Обвините меня, я сознаюсь, меня и ВОЗ уберут с пути, а у вас будет время. Сейчас человечеству нужно только время, хотя бы это.
Они откинулись на диван, Джун ждал.
– Они не поверят нам. Все знают… знают о нашем прошлом, – Анна смотрела на ошарашенного Хуана.
Джун вскинул голову:
– Вот именно – они знают о нашем прошлом. Бывшие возлюбленные, оскорбленный друг, еще один друг, которого я держал в тюрьме. За что вы можете меня засадить? Даже не представляю! А люди судят по себе: и только личные мотивы им понятны, ведь ничем другим они сами не руководствуются. Так и нам поверят. Решат, что вы хотите поквитаться со мной лично, а у каждого есть мотивы. Пока суд да дело (как получается в прямом смысле, даже забавно) вы сможете вернуться в свои клиники и подарить еще пару лет и пару сотен человек человечеству.
Кэн задумчиво покачал головой:
– Это всего лишь отсрочка. Они ведь все равно будут настаивать на запрете технологий. Так к чему это все? Ну будет еще несколько новых людей, но им ведь по-прежнему нужны будем мы – через двадцать-тридцать лет ничего не изменится, жить будем так же, размножаться в пробирках.
– Я делаю, что могу. И вам предлагаю делать то же самое. Если задумываться о смысле жизни, легко будет обнаружить, что смысла нет ни в чем. Я с такой философией существовать не могу, хоть помирай с такой философией.
Джун встал и пристально посмотрел на погружающийся в сумрак мир за своими окнами.
Анна долго собиралась с мыслями:
– Как насчет… тебя. Что будет с тобой?
Он пожал плечами:
– Не все ли равно?
– Если спрашиваю, значит, не все равно.
Кэн с Хуаном переглянулись.
– Думаю, потаскают по судам разных уровней и на том закончат. Меня уволят с поста президента ВОЗ, потом расформируют ВОЗ, и я стану не опасен. Меня отпустят, поеду в Сеул, буду преподавать в институте, напишу книгу, буду ждать тебя там.
Кэн поднялся с дивана и потянул Хуана за рукав:
– Что ж, идея интересная, было занятно. Хуан, нам пора.
Анна резко усадила Кэна назад:
– Стоять! Никаких подобных разговоров мы вести не будем. Это он специально, чтобы отвлечь внимание, – и обратилась к Джуну. – Прекрати, пожалуйста, комедию и давай говорить по существу. Решаемся мы на этот план или нет? Я вижу, что ты уже давно все сам обдумал и пригласил нас троих для проформы, просто сообщить, но создай хотя бы иллюзию нашего участия в процессе. Почему ты так уверен, что они отступятся от первоначального плана и примут твой?
– Ну, план хорош, всех устроит.
– Да, это аргумент. Ты не говорил этим пятерым?
Джун уперся взглядом в ковер и поджал губы.
– Это не важно.
– У тебя все не важно сегодня, как я посмотрю. Ты обсуждал это с ними?
Глаза Джуна стали темнеть, губы превратились в тонкую линию, он начинал злиться. Анна не могла уже остановиться и подскочила с дивана:
– Джун, тебе придется все рассказать. Такая красивая история, такой благородный план, но ты как обычно, как всегда говоришь лишь часть, лишь то, что сам выберешь и посчитаешь нужным. Но мы втроем – тоже важная часть этого перформанса, так что будь добр, предоставь всю информацию. Я понимаю, что театральные выходки – твое все, но не сейчас. Хочешь нашего, моего, участия, выкладывай все, как есть.
– Ты, – голос его сорвался на первом же слове, – ты тоже не всегда ставила меня в известность в полной мере относительно важных вещей.
– Ой, да брось! Ты как маленький ребенок, переводишь разговор на несущественное.
– Несущественное? Несущественное?!
Анна в бешенстве почти кричала:
– То есть ты хочешь сказать сейчас, спустя двенадцать лет, что хотел того ребенка? Что мне все показалось в беременных гормонах? Господи, да будь ты человеком! Не лицемерь сейчас, как не лицемерил все эти годы, за что, к слову сказать, я очень тебе благодарна.
– Да ты бросила меня, сбежала из страны, не сказав ни слова, а потом еще и скрывалась от меня, словно я маньяк какой-то!
– А ты не маньяк? Ты Кэнсаку-сана держал в тюрьме почти шесть месяцев, ты Хуану угрожал такое количество раз, что и не сосчитать, ты детективов нанимал, которые меня пытались отыскать. Ты не маньяк, Джуни?
– Я извинился перед ними!
– А передо мной – нет, придурок ты несчастный!
– Извини.
– Нет!
Они оба перевели дух.
Хуан с надеждой посмотрел на озадаченного Кэна:
– Если мы сейчас просто встанем и уйдем, будет сильно невежливо?
Джун, немного успокоившись, вернулся на диван:
– Я прошу вас не чинить препятствия, это все. На суде никаких заявлений делать не надо будет, я сам все организую. Эти пятеро согласны на этот план. С ВОЗ, как оказалось, можно взять намного больше, чем с врачей-репродуктологов. Вам просто не надо ни с кем общаться, не давать никаких интервью – не более.
Хуан подался вперед:
– Так ты просишь не учинять скандал?
Джун кивнул.
– Но, Джуни, что будет тогда с этим судом? Просто все закончится? Эти высокопарные речи адвокатов и твоих представителей – неужели все просто закроют глаза?
– Все сделают вид, словно ничего и не было, уж поверь мне.
– Как же я устала, – Анна закрыла руками лицо. – Тебя точно не посадят?
– Тебя это точно волнует?
– Господи, Джуни, – Кэн покачал головой. – Тебе словно по-прежнему двадцать с хвостиком, честное слово.
Джун явно не понимал, о чем говорит Кэн. Он был в своем репертуаре: изо всех сил пытался играть на нервах Анны теми же приемами, которые раньше ему так хорошо удавались. Не получив ответа, покачал головой:
– Нет, у меня лучшие адвокаты, они уже в курсе. Не посадят.
– Я думаю, это шанс, – Хуан словно размышлял вслух. – Решить проблему окончательно, скорее всего, не в наших силах. Но мы сделаем хоть что-то. Хоть пару лет в плюс человечеству – почему бы и нет.
Анна подняла голову:
– Так это и есть твое решение? Ты столько ломал голову над этой задачей и вот это то, что ты смог предложить?
Джун удивился:
– Ну да. А что тебя смущает?
– Как тебе сказать… Это слишком самоотверженно для тебя. Ты никогда прежде не ложился под асфальтоукладчик ради своих идей. Наоборот, не гнушался пройтись по головам. Меня удивляет
