Яна Завацкая - Холодная зона

Но здесь не было абсолютно ничего интересного, национально-туристического, разве что некоторые кутались, несмотря на жару, в старые пончо, да многие носили широкополые шляпы. Зона бедствия, катастрофа, лагерь смерти. И это недалеко от границы Штатов! Неужели в ЗР везде так?

А что же тогда в Холодной Зоне?

Священник выпрямился. Сложил вещи в сумку. Повернулся и сказал несколько слов девочке. Та кивнула. Свечка осталась гореть у изголовья старухи, по всей видимости, умирающей.

— Пойдемте отсюда, — сказал падре Рею. Они вышли.

— Извините, отец, — начал Рей, — я тут заблудился немного…

— Вы ищете что-то конкретное? — спросил священник. По-английски он говорил без малейшего акцента.

— Нет, я… мой… кузен завез меня сюда, а я никогда не был в ЗР. У вас здесь миссия?

— Да, у нас миссия, — подтвердил падре, — если хотите, пойдемте со мной. Я вижу, вы шокированы.

Священника звали отец Фелипе. Он принадлежал к братству какого-то святого Оскара Арнульфо и работал здесь в миссии. Только что он по приглашению девочки соборовал ее умирающую бабушку. Они здесь это делают бесплатно, а на поступающие пожертвования лечат больных — у них небольшая больничка, правда, желающих очень много, а денег мало. Тех, кто умирает от голода, перевозят на собственном грузовичке в соседний городок Сан-Фелипе, там есть лагерь Красного Креста, правда, туда тоже берут не всех. В основном, детей, да и тех — кого можно спасти. Очень важно доставить ребенка вовремя, пока разрушение организма не дошло до последней стадии, на этой стадии можно спасти только внутривенным питанием, а такого в лагере не делают.

Рей почувствовал, что у него пухнет голова от всех этих рассказов. А ведь вроде бы священник и говорил-то немного. Ноги начали болеть, миссия располагалась, похоже, на другом конце города.

— А вы, значит, первый раз решили поехать в ЗР? — поинтересовался отец Фелипе, — а что так? Раньше не интересовались?

— Видите ли, я в этом мире не так давно живу, — приветливость падре расположила Рея к открытости, — вы, наверное, не слышали об этом, но я — выходец из прошлого. Размороженный.

— Ах, вот как! Ну что вы, конечно, слышал! — обрадовался падре, — мы следим за новостями. А разве в ваше время не было какого-то аналога ЗР?

— Был… да. Но не так, — признал Рей, — все сложнее было тогда.

Он умолк. Отчего-то ему стало неловко. И в прежние времена были всякие там миссии, но тогда он считал, что они чокнутые.

Сейчас ему почему-то так не казалось.

Они шли по узкой тропинке меж разбросанных сугробов мусора, вдоль высокой и странно новой в этом убожестве кирпичной стены. Завод, вспомнил Рей.

— Что они производят на этом заводе? — спросил он. — Мне казалось, здесь…

— Да, здесь есть производство, — подтвердил отец Фелипе, — его даже очень много. Если вы дальше проедете — там целые кварталы застроены промышленными объектами. У нас здесь делают электронные приборы, коммы, компьютеры, планшеты. Все поставляется в Штаты. Рабочие живут на территории завода, там нормальные бараки, еда. Туда все рвутся как за манной небесной.

Рей вспомнил какие-то объяснения, которые слышал в прошлом — про то, что инвестиции в бедные страны позволяют там развивать промышленность, и люди в итоге тоже станут жить лучше. Но ведь это даже была не бедная страна, это в его время была территория США!

Впрочем, война так много изменила…

— Ну и как вы находите наш мир? — спросил падре, — многое изменилось?

— Да, — разлепил губы Рей. Пару месяцев назад он ответил бойкому журналисту, что не изменилось ничего. Но теперь было ясно, что ответ этот — опрометчивый.

— Да. Этот… флаг-турнир. Колд-зона. Люди стали… какие-то другие.

— Вот это интересно! Какими же стали люди?

— Более… — Рей задумался. Эгоистичными? Безжалостными? Нет, пожалуй…

— Более откровенными, — высказался он, — и жесткими. Не расслабишься тут, понимаете?

— Это объяснимо, — кивнул падре, — была война. Вы знаете, я был тогда ребенком. Я помню все. Война не оставила иллюзий. Иллюзий мирной жизни… мирного сосуществования разных государств, разных классов. Возможности договориться. Война обнажила человеческую суть. Если хотите, я благодарен Господу за то, что Он явил нам откровенный взгляд на нашу собственную сущность.

— Но ведь война давно кончилась, — вырвалось у Рея.

— Раны заживут еще не скоро. Раны земли, человеческие раны. Вы, мистер Гольденберг, думали, что можно жить весело и беспечно и оставаться добрым и хорошим человеком, христианином. Тогда, до войны многие так считали. Можно жить искусством, радостями и удовольствиями жизни. Растить детей, смотреть фильмы. Но никуда не девается грех, глубочайший первородный грех, живущий в каждом из нас.

— И оттого началась война? — скептически спросил Рей. Священник нахмурился.

— Скажите, мистер Гольденберг, ведь вы были влиятельным человеком в своем мире…

— Нет. Я был богат, но не влиятелен.

— Все равно. Вы были богаты, имели какие-то связи, хотя бы родственные. Сделали вы что-нибудь, чтобы остановить войну?

— Да кто же знает, что нужно делать, чтобы остановить это все? — воскликнул Рей.

— Вы не знали — или не хотели знать? Поймите, я не упрекаю вас, вы — дитя своего века. Мы все таковы. Все грешны. Но это — ответ на вопрос, отчего началась война. Господь ли виновен в войне? Нет. Это наша человеческая слабость, наше зло. Вы знаете, в чем самая страшная рана войны?

— Э-э… — протянул Рей.

— Она — в том, что люди привыкают к смерти и убийству. В ваше время в благополучных странах смерть казалась чем-то необычным. Смертную казнь осуждали. Гибель одного человека представлялась уже трагедией. Если в какой-то стране происходил теракт, все осуждали террористов, ведь что может быть страшнее убийства невинных? Тогда осуждали пытки, старались их запретить, пытками считали даже лишение еды и сна, неудобные условия содержания. После войны все изменилось. Вы видели в нынешних новостях, чтобы кто-нибудь осуждал убийства или пытки?

— Э-э, нет, — промямлил Рей. Ему было неловко признаться, что он и новостей-то не смотрел.

— Вы знаете, долгое время на моей памяти в ЗР ездили молодые бездельники развлекаться охотой на людей. Жителям ЗР, молодым парням и девушкам, платили деньги и они, чтобы помочь семье, соглашались на это. А еще раньше и денег-то не платили, устраивали обычный отстрел, как сафари. Или насиловали. Лишь недавно это запретили, но и сейчас еще, подпольно… Не только это. Смертная казнь существует в мире везде и применяется без ограничений. Пытки не считаются чем-то предосудительным, наоборот, в новостях одобряют полицейских, которые бьют задержанных. Считают таких полицейских героями. Вы не заметили этого?