Яна Завацкая - Холодная зона

— Я, честно говоря, не очень следил…

— Люди озверели от войны. Но война лишь проявила то, что и было в натуре каждого человека. Теперь это стараются ввести в рамки. Вот флаг-турнир — чтобы сбросить лишнюю агрессию. Но я думаю, что гуманизма не будет уже никогда, его время — кончилось. Сейчас нам очень сложно собирать пожертвования, вы знаете — почти никто не дает. Источники нашего финансирования — очень необычные…

Рей увидел вдалеке от скопления хижин Миссию — деревянное длинное здание, рядом — каменная часовня, уцелевшая, как видно,от старых времен.

— Я вам обязательно пожертвую, — пообещал Рей, — и всегда буду это делать! А можно я посижу у вас немного? А то кузен с другом меня тут бросили, и я не знаю, что делать.

— Конечно, посидите, — согласился священник.

— А вы сами — тоже отсюда? — спросил Рей, — я имею в виду, вы… так хорошо говорите по-испански.

— Я мексиканец, если вас это интересует, — кивнул священник, — но я не отсюда. Я родился в Акапулько.

Колд зона, подумал Рей. Ну понятно, с войны он, наверное, живет здесь. Или жил в Федерации и приехал сюда в миссию, что скорее всего.

— А в колд зоне, — спросил Рей, — там действительно ничего нет? Одни террористы и тоталитарные лагеря?

Священник неожиданно широко улыбнулся, его черные глаза мечтательно заблестели.

— Ну что вы, — сказал он, — там есть многое. Они летают в космос. Вы, мистер Гольденберг, мало интересуетесь окружающим миром. Но астрофизики видят, что из колд-зоны запускают множество спутников, они регистрируют взлетающие космические корабли. Их корабли летят на Луну и на Марс. А что там происходит, в колд-зоне — на самом деле здесь никто не знает. Ведь в наше время истина создается на новостных порталах, и именно та, что устраивает сильных мира сего. Но сказать, что там одни концлагеря и террористы — это… ну скажем так, сильное преувеличение. Я даже думаю, мистер Гольденберг, что там жизнь не намного хуже, чем в Федерации.

До вечера Рей просидел в скромной гостиной дома священников — здесь всего работали четверо из ордена Оскара Арнульфо, да еще в больничке несколько медсестер-монахинь. Сейчас здесь никого не было, и Рей скучал. Никакой коммуникационной системы, книги — религиозные, распятие, статуэтки. Но здесь по крайней мере чисто, спокойно, можно выпить чистой воды, хотя еды тоже не наблюдалось. На обед в крошечную трапезную собрались медсестры, живо болтавшие меж собой по-испански (хотя две из них имели европеоидную внешность), отец Фелипе и еще один падре по имени Камило — высокий и костлявый. Рея вежливо о чем-то спросили, но в основном говорили о своем, хотя из вежливости — по-английски. Рей все равно ничего не понимал — о какой-то партии лекарств, операционной и враче, который, кажется, обещал приехать. Рею показалось, что священники и сами неплохо разбираются в медицине.

Он ел гороховый суп, показавшийся необыкновенно вкусным — очевидно, с голодухи. Ведь с утра маковой росинки не было во рту. Хлеба выдали каждому по кусочку, и Рею показалось, что святые отцы поделились с ним своими пайками — ему дали два небольших неровных куска. Больше на обед ничего не было, и Рей утешил себя мыслью, что сегодня же в Далласе нажрется как следует.

Интересно, а как они вот так живут — годами? Святые люди! И ведь наверняка у них есть гражданство Федерации.

После обеда Констансио попрощался и убежал в больницу, а Фелипе уселся с Реем в гостиной и стал перематывать чистые бинты. Они тут бинты стирали (а Рей думал, что такие примитивные способы перевязки давно ушли в прошлое).

— Если не трудно, возьмите тоже бинт, помогите, — предложил отец Фелипе. Рей неловко взял в руки марлевую ленту, стал сматывать ее. Руки падре работали умело, словно он всю жизнь только этим и занимался.

— Рук не хватает, — пояснил падре, — больные помогать не могут, мы держим тут только самых тяжелых.

— Это же ад какой-то, — вырвалось у Рея. Фелипе с интересом взглянул на него.

— Понимаете… — Рей счел нужным объясниться, — раньше, в странах третьего мира… ну там была какая-то своя жизнь, люди были довольны даже. У нас люди приезжали из отпуска и говорили — там люди нищие, но счастливые, спокойные, смеются, живут своей жизнью, а у нас один стресс. Но здесь, сейчас в ЗР… неужели в ЗР везде так?

— Здесь относительно неплохо, — покачал головой отец Фелипе, — поверьте мне. Я был во многих местах. Был в Африке, Пуэрто, был в Европе — Хорватия, Польша. Там, где ближе Федерация, граница — вот как здесь — всегда лучше. Кто-то едет за границу, присылает деньги потом, помогает. А там, где граница далеко… поверьте, туда вам лучше совсем не ехать.

Рей помотал головой. Отложил смотанный наполовину бинт.

— Да, многое изменилось, — признал он, — но все-таки, отец Фелипе, признайте — не открывать же границы Федерации. Если все это хлынет туда — тогда и Федерации-то не будет. Там по крайней мере все живут хорошо, обеспеченно. Там настоящая жизнь. И так было всегда — кто-то живет хорошо, нормально, а кому-то не везет. Разве не так?

Падре взял новую ленту из коробки.

— Поверьте, Рей, это вам кажется, что в Федерации все живут хорошо и обеспеченно. Мир еще хуже, чем вы о нем думаете.

— Разве нет? У нас есть базис. Все граждане получают минимум, необходимый для удовлетворения потребностей. Даже если работать лень.

Падре Фелипе слегка улыбнулся.

— Не буду вас разубеждать. Если вы думаете, что на базисе жить хорошо… Хотя, конечно, здешние люди тоже так думают и мечтали бы о такой жизни.

— Вот именно, — мрачно сказал Рей.

— На самом деле free trade area — то, что вы подразумеваете под нашим миром, то есть все, кроме никому не известной Холодной Зоны — она вся разваливается. И Федерация тоже. Я полагаю, что мы живем в последние дни.

Рей фыркнул.

— Ну это ваши религиозные идеи…

— Да нет. Мы ведь не иеговисты и не адвентисты седьмого дня, чтобы конец света предсказывать. Мы только знаем, что он когда-нибудь будет. Но ФТА загнется скоро, и это не религиозные соображения, дорогой мистер Гольденберг. Вы знаете, что если бы не изобрели способы дешевого искусственного выращивания растений, человечество вымерло бы после войны? Плодородной почвы осталось мало, радиация. Попытки здесь выращивать маис — довольно скромные, и урожаи плохие, хотя в почву вбухивают тонны удобрений. Если бы не стали производить еду на фабриках — всех нас давно уже не было бы. И так со многими вещами. Наша планета уже в коме, уже на аппаратах, понимаете? Снизилось содержание кислорода в воздухе — вы этого не замечаете, как и все мы, привыкли, но оно снизилось, потому что стал умирать фитопланктон, океан страшно загрязнен. Мы уже адаптировались, у нас больше красных кровяных телец, чем у ваших современников — но мы не знаем, как решать проблему дальнейшего вымирания океанской флоры. Поколеблена земная кора, ушли под воду целые страны. Вымирание видов животных достигло катастрофических масштабов. У нас очень мало осталось лесов, вообще природных ландшафтов. И все это продолжается, хотя экологи работают, международные фонды, гранты, гринпис… Я уже не говорю, что примерно 30% поверхности суши на земле смертельно опасны из-за радиоактивного заражения. И это не безлюдные местности, а как раз бывшие населенные. Вы слышали высказывание, которое приписывают Эйнштейну — насчет оружия четвертой мировой войны?