Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
– Давайте без сдачи, – барски заявлял я.
Алтайка сочувственно улыбалась. Она так не может. Это противоречит советским законам. Она работает в лавке пятый год. Она еще ни разу не нарушала советские законы.
– Вот пятьдесят рублей. – Я бросал бумажку на стойку. – Мы возьмем телевизор, брезентовый цветок и штопор. – Я проникновенно понижал голос. – Остальное вам на цветы. Личный подарок.
Алтайка медлительно подсчитывала: неработающий телевизор – 30 руб., нелепый брезентовый цветок – 1 руб., штопор с неструганой рукоятью – 0,1 коп. Всего получалось тридцать один рубль ноль десятых копейки. Цветов здесь негде купить, она никогда не принимает подарки от незнакомых мужчин. К тому же это запрещено законом.
На меня смотрела сама вечность. И эта вечность медлительно разводила руками: у нее нет сдачи. Думаю, наш торг впечатлял больше, чем внезапное появление НЛО или взрыв плазмоида.
– Не надо сдачи, – проникновенно убеждал я алтайку. – Мы хорошо зарабатываем, нам не надо сдачи. Понимаете? Совсем не надо!
Она не может. Она работает в лавке пять лет, ее пока что никто не упрекал в нечестности. Если вещь стоит 0,1 коп., она может продать эту вещь только по обозначенной прейскурантом цене.
– Где я возьму вам одну десятую копейки? – не выдерживал я.
Алтайка медлительно пожимала плечами. У нее были круглые красивые плечи, я невольно завидовал будущему приличному ревизору. Она не знает, где мне взять монетку достоинством в 0,1 коп. Но закон есть закон. И медлительно советовала: может, вы обратитесь в банк? Ближайший банк находится в Горно-Алтайске. А если и в банке не найдется таких монеток, медлительно советовала алтайка, тогда, наверное, надо ждать.
– Чего?
– Может, поднимут цены.
Я шалел:
– Цены? На это?
И обводил рукой умирающие пыльные вещи.
Алтайка сочувствовала мне:
– На это.
– Ладно, – говорил я, пытаясь успокоиться, чувствуя на себе смеющийся взгляд Ии. – Дайте мне тряпку, я сам смахну пыль со стойки. Хотите, мы запаяем вам дырявые тазы? Хотите, мы починим вам телевизор? Согласитесь, такая работа стоит ноль десятых копейки!
Алтайка медлительно кивала. Конечно. Такая работа стоит больше чем 0,1 коп. Такая работа стоит гораздо больше, но у нее нет права найма, она не может заключить с нами трудовой договор.
– Хорошо, – соглашался я. – Давайте сделаем так. Мы возьмем у вас велосипед, телевизор, холодильник, мы возьмем даже ваш нелепый, ваш ужасный брезентовый цветок, а вам взамен подарим ящик свиной тушенки. Мы возьмем все, что вы нам предложите, но только вместе со штопором. А с вами рассчитаемся тушенкой. Прямая выгода, – утверждал я. – Всем выгода. Вам, мне, государству.
– Как можно? – медленно покачивала головой алтайка.
– Хорошо, – предлагал я уже в отчаянии. – Пусть это все сгорит. Пусть случится самый обыкновенный пожар. Они всегда тут случаются. Мы оплатим все убытки, только отдайте нам этот штопор. В конце концов, он и вправду может сгореть, – злился я. – Его и украсть могут!
– Как можно? – осуждающе покачивала головой алтайка. Закон есть закон. Жить следует по закону. Она уже пять лет работает в лавке, она еще ни разу не нарушала законы.
Цветная мысль: увидеть Кош-Агач и умереть. Там все клонило к покою. Там все было заранее предрешено. Там и сейчас штопор лежит на стойке.
Бабилон.
Торг, как всегда, кончался ничем.
Мы выходили на пыльное крылечко.
В эмалированном тазу, продравшись сквозь сухую землю, бледно и вызывающе цвел кустик картофеля. Забившись в тень, дремал беззубый плешивый пес, тоже, наверное, перенесший неведомую катастрофу. Увидев Ию, из-за печальных построек медлительно появлялся козел.
– Я боюсь, – пугалась Ия. – У него рога заплесневели.
– Тухтур-бухтур! – весело ругался румяный Саша, лез в газик, жал на стартер.
– Твое задание невыполнимо, – пенял я Юреневу в лагере.
– Невыполнимых заданий не существует. – Юренев изумленно моргал. – Я сказал тебе: купи штопор. Я предоставил тебе все возможности. Этот штопор мне нужен. Купи его.
– Зачем тебе это уродство?
– Для дела.
– Я сам сделаю тебе такой. Даже еще страшнее. И продам по еще более сходной цене – ноль сотых копейки.
– Мне нужен именно этот.
Степь…
Злое солнце…
Локоть Ии, упирающийся мне в бок…
Мрачные орлы в поднебесье и на обожженных камнях…
Бабилон.
Почему так грустно вспоминать это?
Глава V. «Убери! Я их не видел!»
Редакция газеты находилась, как прежде, на углу Обводной. Я поднялся мимо вахтера, он не узнал меня. Зато ребята набежали из всех отделов. Всегда любопытно взглянуть на живого писателя, тем более если он когда-то немало времени провел в знакомых тебе стенах. Особенно обрадовался фотокор Славка:
– У тебя роман – во, Хвощинский!
Он нисколько не повзрослел – из белого воротника все так же, как два года назад, тянулась тонкая, почти детская беззащитная шея, в глазах мерцало вечное удивление.
От ребят я отбился, пообещав в ближайшее время зайти, а сейчас сразу потащил Славку в его фотобудку.
Славка, несомненно, почувствовал себя польщенным. Я этим грубо воспользовался:
– Вот скажи. Можно сработать фотографию так, чтобы человек, которому нет еще и сорока, выглядел на ней на все семьдесят? По-настоящему сработать, так сказать, вынуть эту фотографию из будущего.
– Запросто. – Несмотря на свой детский вид, Славка был и остался мастером.
– Как?
Славка засмеялся:
– А просто. Здесь даже НУС не нужна. Хватит нормального компьютера с хорошей памятью, умеющего строить математические модели. В данном случае модели возрастных изменений. Полсотни параметров вполне хватит. – Славка оценивающе глянул на меня при свете красного фонаря, а сам уже возился над ванночкой, цепляя там что-то плоским пинцетом. – Накладывай картинку за картинкой на фотопортрет и получай свои семьдесят!
– Ну а сфотографировать событие, которое еще не произошло, можно?
– Это как?
– Ну, скажем, завтра мы с компанией собираемся отправиться на пикник, а ты мне вдруг показываешь уже снятые на этом пикнике фотографии. Ну там, полянка, шашлыки, рожи навеселе…
– Да ну тебя, – польщенно отмахнулся Славка. – Ты придумаешь!
И спросил:
– Роман фантастический задумал? Я люблю фантастику.
– Не до фантастики. – Теперь отмахнулся я. – Вот, взгляни.
И выложил на стол серый скучный пакет.
При свете красного фонаря фотографии показались мне темными и какими-то особенно зловещими. Даже та, на которой я целовался с Ией.
– Убери, – быстро сказал Славка, оглядываясь. – Я их не видел.
