Алекс Норк - Еще не вечер

— Выезжаю, — не дослушивая, сообщил прокурор.

Время — безотчетное, летящее неощутимо — останавливается вдруг и не понимает, куда направляло свой бег — слабость хочет бессмысленно продолжать, сила рвется нарушить. Слабость говорит сейчас тихим голосом: «ты ничего не изменишь», воля громко требует: «иначе не изменится ничего!». С ним сейчас воля; неважно, что дело для нее крошечное, несоизмеримое с тем-тогда… Он просил Глеба, не просил — умолял: «Две пули в кровавого паука, и все развалится, разбежится, исчезнет, как исчезла опричнина после смерти мерзавца Грозного. У них с маршалом скоро личная встреча — две пули в кровавого паука!» Говорил, умолял, в ответ голова кивала согласие, но взгляд, когда он ловил взгляд — там была пустота… Почему?! Ведь видно — черная кровь совсем уже подступает: «Убеди маршала — он уцелеет, а даже если и нет, что жизнь одна по сравнению с жизнями миллионов спасенных».

И снова Нина…

Как-то, еще в начале их жизни, она сказала, что счастье — неумное и не ведущее никуда, а скорбь уходит и в небо и в землю; с сарказмом говорила про глупенькие слова Толстого: «… семьи счастливы одинаково, а несчастливы каждая по-своему»; наоборот — горе космично, одинаково для правого и неправого, оно объединяет людей, а счастье — свое у каждого, отдельное, маленькое. Он скоро стал понимать, что расходится с ней по самому ощущению жизни. Мировой дом держится на опорах, каждая — своя грань мира, или до конца глубокое человеческое ее ощущение, оно не должно исчезать, поэтому появляются люди вровень этим опорам — люди одного смысла, одной идеи — рядом с ними нечего делать другим.

И тогда в разговоре у него не было шансов: «Значит, так уготовано России Богом — я с ней. И сына тебе не отдам». Словно закрылись крепостные ворота: он перед высокими стенами, можно кричать, что зло создается не Богом, а человеком, и одолевается человеком на радость Богу, и что маленького сына нельзя вовлекать в страдание, не выбранное им самим…

В крепости не услышат.

Официант заметил — вино у клиента кончается.

Подошел.

Тот, поворотом пальца, показал заменить бутылку.

— Слушаюсь. Но разрешите напомнить, даже хорошее вино создает излишнюю кислотность. Позволите принести подходящей легкой закуски?

Клиент повернул вверх к нему голову, в темных глубоких глазах отметилась с детским выражением благодарность.

Владимир, расставшись с дьяконом, позвонил шефу на мобильный, желая сообщить, что движется к его дому, оказалось, однако, шеф находится на работе и тоже заполучил — «интересное — новенькое».

Хотя идти было не очень-то далеко, Владимир проголосовал, чтобы быстро подъехать, и даже согласился на живодерскую для небольшого тут расстояния цену.

Шефа он увидел в приемной, тот разливал кипяток из тефаля в две чашки.

— Давай-ка, Володя, кофе для умственного ободрения.

— С удовольствием, вам помочь?

— Сахар с сухарями возьми.

Перешли в кабинет.

Кофе приятно тянул к себе запахом, но был слишком еще горячим.

Шеф первым начал информационный обмен:

— Наблюдение камерами в соборе и визуальные на похоронах ничего не дали.

Владимир даже выпустил это из головы. Хотя статистически, в рамках теории криминалистики, случаи появления преступников на таких мероприятиях — не очень большая редкость, ему заранее думалось — тут дохлая вероятность.

— Потом у меня будет нечто поинтересней. Давай теперь свои результаты.

— С квартиры, где жил китаец, начну. — Прокурор, соглашаясь, кивнул. — Сразу в глаза бросилось — человек не собирался куда-то в дорогу: одежда в шкафу, хороший костюм в том числе, обувь, белье… кстати сказать — барахло у него в основном не дешевое. В холодильнике продукты, купленные «с запасом».

— А документы какие-нибудь?

— Документов не нашли, но нашли банковскую карточку.

Молодое лицо засияло от ликования.

— Неужели успел проверить?

— Ага! Хозяин квартиры на своем жигуленке меня подбросил, я сразу к управляющему: постановления прокуратуры нет, но нам не надо сейчас знать какая на карточке сумма, просто скажите — активная карточка или пустая старая. Ну, мне скоро так, любезно сообщают: активная, а сумма немаленькая.

Ликование не исчезло, прокурор стал ждать продолжения.

— Помните, я говорил, что наш осведомитель из ресторана видел китайца в парике, с наклеенными усиками…

— Помню-помню.

— Причиндалы эти мы не нашли, но в ванне на полочке перед зеркалом я обнаружил клейкую палочку, китайского производства. И важная деталь: в ящике стола лежали двое затемненных очков, — во взгляде мелькнула интригующая недосказанность.

— Ты к тому, что в последний раз он вышел из дома вечером или ночью?

— Эх, что вы так сходу ловите!

— Давай, кофе пей. И ты сахар не положил.

Владимир засуетился, пролил немного на блюдце… очень хотелось до конца отчитаться, и кофе хотелось тоже.

— Ну и аппарат его телефонный, как мне сообщили, вне зоны достижимости сигнала. Еще мелочь одна любопытная…

— Пей-пей.

— Да… вы тогда в церкви обратили внимание, что у священника лунный календарь.

— Угу.

— И у китайца на тумбочке лунный календарь, только на их языке.

Шеф поднял брови и подержал их в таком положении… потом приступил к кофе.

Молодой человек, не услышав от начальника комментария, решил подтолкнуть:

— Священнику — понятно, а китайцу лунный календарь зачем?

Шеф ответил не сразу…

Допил кофе и отодвинул в сторону чашку.

— А священнику он зачем? Церковные праздники, Володя, на год вперед расписаны. С ними даже календари настенные продают.

— Точно! — тот, досадуя, хлопнул ладонью по столу. — Опять у меня элементарное невнимание.

— Не переживай, что там с дьяконом?

Приоткрылась дверь, всунулся один из сотрудников:

— Не ушли еще, Виктор Сергеевич, я на пару минут.

Владимир знал эти «пару минут» и, чтобы не торчать третьим-лишним, встал и отошел к окну.

Дьякон… просидели каких-то двадцать всего минут, а вышло — он побывал в другом мире, не в чужом личном, а в другом человеческом. С которым в своей жизни, к счастью, непосредственно столкнуться не приходилось.

Хотя не очень похвально радоваться, что родился и вырос в благополучных условиях, притом что благополучие это дано не всем и распределяется часто не самим человеком, а случаем. Вот такой случай довел семью, где рос будущий дьякон, до последнего края, когда жить было не на что, отец — в тюрьме по первому сроку, на селе нет работы, мать, бабка, он сам — все здоровьем слабеют от давно уже скудной пищи, страх реальный за маленьких сестру и брата… и слышит мальчик однажды, как бабушка молится и просит у Бога милости — забрать их всех отсюда, всех вместе сразу, правой рукой крестится, а левой слезы с лица вытирает… и мальчик, живший уже в унылой апатии, чувствует вдруг нужность свою, свою обязательность — от него сейчас зависит, чтоб не текли слезы у бабушки, чтобы сильней стала мать; если хоть что-то зависит, надо сделать всё свое до конца, в этом правда — его, и многих неповинных ни в чем людей, правда распятого Иисуса Христа, что глядит с наклеенной на стене иллюстрации, и не картинка это — он живой и ему сейчас во сто крат труднее…