Мария Симонова - Третья стихия

Его монолог не смутил почти никого из усталой команды: вольным воля проводить ночь в трудах вместо заслуженного отдыха после тяжелого дня. Напряглись только Михаил, может быть, Карриган и, разумеется, сама Илли. Ее глаза презрительно вспыхнули. Ничего не ответив назойливому ухажеру, она взглянула на Карригана, как оборачиваются к собаке-телохранителю, чтобы сказать ей «фас!». Тот в ответ только усмехнулся, едва заметно пожав плечами. Рик решил наконец, что она не в духе, не стал настаивать, но явно обиделся.

— Чего испугалась? Я тебя что, искусать собираюсь? — И проворчал, устраиваясь в одиночестве у стены: — Больная, может? — Красавчик явно не привык к отказам и просто не видел для них другой причины, а отчасти залечивал таким образом свое самолюбие.

Карриган отечески обнял Илли за плечи, и она, сжав зубы, медленно опустилась у огня. Михаил, оставшийся, как всегда, в стороне от событий, связанных с ней, и по обыкновению недовольный своей ролью стороннего наблюдателя, улегся и немного поворочался, пытаясь привести выпуклости своего тела в соответствие с неровностями пола. Несмотря на усталость, он был уверен, что спокойно выспаться ему сегодня не суждено — уверенность эту подкрепляли мрачные намеки Странника на то, что, мол, не всем им, в отличие от Скалди, предстоит проснуться завтра утром, а также образ самой Скалди, зверски убитой какой-то неведомой тварью, посетившей эти жалкие развалины, судя по всему — незадолго перед их приходом сюда. Так что засыпал Михаил с неспокойным чувством, и тревога действительно вскоре последовала, но только из глубин его же организма.

Словом, проснулся Михаил от настойчивой потребности, призывающей его покинуть на время помещение общего ночлега. В служебные комнаты он не пошел: хоть там и имелся санузел, но там же лежала и несчастная Скалди. Поэтому он отправился наружу, рассчитывая повидаться там кстати с Занозой и осведомиться у него об окружающей обстановке.

У выхода Занозы не было. Тот сидел неподалеку у стены и не в одиночестве: неуемная Рейчел, страдавшая, должно быть, бессонницей (в ее-то годы!), находилась при Страннике и по мере сил мешала ему нести караульную службу. Выйди Михаил чуть позже, он рисковал бы оказаться в неловком положении человека, заглянувшего посреди ночи в чужую спальню. Личная жизнь шла своим чередом, к невзирая на военное положение, а для некоторых она приобретала в полевых условиях особую остроту.

— Лютики-цветочки у меня в садочке… — направляясь за угол, спел Михаил первое, что пришло в голову, надеясь, что песня будет услышана караульными и их личная жизнь не успеет зайти слишком далеко, пока он тут бродит.

Хотя небо над головой выглядело беспросветным — явно ночным, — но ночного мрака не было и. в помине: в маленький мирок щедро лился свет из многочисленных «картин». Михаил ощутил себя единственным зрителем в панорамном кинотеатре, где показывают много картин за раз. Клякса висела посреди этого паноптикума черным пауком и едва заметно зловеще пульсировала. «Странное дело, — думал Михаил, — множество мирков беспрерывно движутся, перемешиваясь, и в каждом есть Клякса, висящая неизменно на одном месте. Стало быть, Клякс много? Или все-таки одна?..»

Михаил, отливая, в раздумьях пялился на Кляксу, как вдохновенный поэт на полную луну, как вдруг от нее, без малейшего на сей раз звука, что-то отделилось — словно бы капля черного яда, и упало где-то за домом, вне поля зрения Михаила. Ничего подобного он раньше не замечал, да и часовые не докладывали.

«Ага, начинается!» — подумал Михаил с каким-то нервным энтузиазмом, радуясь тому, что оказался в этот момент бдящим. Привел наскоро себя в порядок и побежал за угол, рассчитывая первым поднять в спящем стане тревогу. Но его уже опередили: не зря, оказывается, он призывал караульных к бдительности своей песенкой про цветочки и садочки. Когда Михаил вырулил из-за угла, Заноза стоял перед входом в полной боевой готовности (в хорошем смысле этого слова), а Рейчел успела уже скрыться в здании и, судя по доносящимся оттуда звукам — отрывистым выкрикам и шуму, — выполняла там роль будильника.

— Видел? — бросил на бегу Михаил Занозе и сразу нырнул в зал. Там все уже проснулись, вокруг костра сидели, протирая глаза, невоеннообязанные, остальные были уже на ногах. Петр вовсю отдавал распоряжения. Карриган что-то тихо говорил, наклонившись к только что проснувшейся Илли.

— Наружу не выходить! Серега, Рейчел, следите за стенами, Рик, держи вход! — командовал Петр.

— Там снаружи остался Заноза, — сказал Михаил.

— Пусть караулит, — ответил Петр, после чего в зале повисла напряженная тишина: все ждали нападения. Заноза во входном проеме так и не показывался — должно быть, и вправду караулил где-то снаружи или отправился на разведку: Михаил уже понял, что Странники — народ отчаянный…

Ожидание — особенно ожидание неминуемой беды — имеет отвратительное свойство претворять каждое мгновение в отдельную мучительную вечность, и сейчас этот неприятный закон развернулся во всю свою силу: Михаилу показалось, что Клякса успела породить целую армию злобных тварей, они уже не спеша отобедали Занозой, а потом, никуда не торопясь, обложили дом, готовясь штурмовать его со всех сторон.

Когда на пороге возникла фигура Странника, Михаил испытал искреннее облегчение: все-таки жив, бродяга! Заноза, стоявший в проеме спиной попятился, а сразу вслед за ним вход загородило нечто, не имеющее аналогов для сравнения в реальном мире, и сразу втиснулось в помещение: какой то причудливый сгусток, слепленный из сплошных бугров, зубов и щупалец с одним продолговатым желтым глазом посредине. Страшилище было до того гротескно-нелепым, что Михаил даже не испугался при его появлении, чему сам немало удивило задним умом. Заноза, продолжая пятиться, полосовал циклопа лазером, и лазерная щекотка производила на милягу неизгладимое впечатление: он очень старался настичь беглеца и приласкать его своими многочисленными щупальцами.

— На пол!!! — зверски заорал справа Рик. Михаил тут же подчинился, упали и остальные, в их числе Заноза. В следующий миг к незваному монстру метнулось черное полотнище и полоснуло гада поперек. Это был выстрел резака, смещающий в своей плоскости ткань самого пространства и режущий таким образом все, чему не повезло оказаться на его пути, вплоть до скал и железобетонных конструкций.

Эффект оказался потрясающим: одноглазый монстрюга с воем втянулся в произведенный на нем разрез, еще несколько мгновений над полом извивались щупальца, а потом и они втянулись. Вой оборвался на самой высокой ноте, и от страшного циклопа — грозы местных полей, огородов и беззащитных девушек — не осталось ничего, даже обрывка самого жалкого щупальца для Рика в качестве военного трофея.