Генри Каттнер - За земными вратами

В итоге я стоял с вывернутыми карманами, оставшись без личных вещей. Иерарх самодовольно посмотрел на Лорну, и я понял, почему это все проделывалось при ней. Он хотел показать ей свое могущество. Никому не провести Иерарха, даже гостю из Рая, и пусть другой гость знает об этом.

— А теперь, — удовлетворенно заявил Иерарх, — мы можем поговорить. Он неторопливо обошел стол, сел и начал перебирать пальцами мелочь, извлеченную из моих карманов. Потом он уставился на меня с видом человека, которому все известно.

— Вы явились сюда, — холодно начал он, — без приглашения. Вы доставили нам много хлопот, по каким-то своим причинам, которые меня в действительности не интересуют. Я знаю о вас все, что мне нужно. В Малеско все шло своим чередом, пока не появились вы, и я хочу, чтобы все вернулось на круги своя, прежде чем вы уйдете.

Я посмотрел на него с надеждой. Значит, я все-таки уйду? Интересно — куда?

— Я знаю, как вы пришли, — самодовольно продолжал он. Фалви будет должным образом наказан за то, что сунулся в Земные Врата, как и за то, что не доложил о вашем прибытии. Это ведь был Фалви, не так ли?

Я сохранял бесстрастный, геройский вид.

— Ну, хорошо, — сказал Иерарх. — Вас видели выходящим из комнаты, в которую вы могли войти только через Земные Врата. Вы вышли из нее через некоторое время после Фалви. Вам помогли спуститься по шахте, сами вы не знали, как это сделать.

Вы шли за Фалви до Бань. Там вы провели некоторое время в беседе с известным бунтовщиком. Выяснив, как пользоваться Святым Экраном, вы с его помощью сумели произвести определенное впечатление на некоторых моих людей, и я проявил к вам определенную терпимость, чтобы выяснить, каковы ваши планы.

Он сложил свои толстые пальцы в замок и рассматривал их с видом скромной гордости.

— Мудрость моей политики теперь очевидна.

Я в этом сомневался. Он рассказывал все это в расчете на аудиторию, но за стенами Храма меня все еще ждала толпа, от которой словами не отделаться. Я решил, что мой блеф удался в главном, и это меня спасет — Иерарх действительно не может ничего поделать.

Я знаю больше, чем он предполагает. Иерарх даже понятия не имеет о том, как далеко заходят мои знания. Позволить толпе двинуться к Храму было его серьезной ошибкой. Иерарх давно бы разогнал этих людей, если бы осмелился.

Этими рассуждениями я пытался вернуть себе уверенность. Потом я решил, что мне следует начать говорить раньше, чем она ослабнет.

— Мудрость вашей политики, — сказал я с тяжелой иронией, — подсказывает вам, что Лорну и меня следует отослать обратно в Нью-Йорк раньше, чем истечет час, который вам дали собравшиеся на площади. Кроме того, они вряд ли обрадуются, увидев меня связанным. Один час — не так уж много для всего, что нужно сделать, не правда ли? Время уходит.

Иерарх нахмурился. Он не привык идти на уступки. Мне пришло в голову, что он страдает той формой спеси, о которой когда-то читал в «Законах» Платона. Это результат несоответствия душевных качеств Иерарха и данной ему власти.

Эта болезнь присуща ему от природы, и выражается она в том, что его поступки продиктованы гордыней. Если бы человек, сидящий передо мной, не развил бы в себе эту болезнь, властвуя над целым миром, он был бы на голову выше простого смертного. Трону, который он занимает, две тысячи лет, и он скрипит под грузом накопленного величия.

Иерарх, несомненно, впадал и в другую классическую ошибку, смешивая себя со своим общественным положением. Он присвоил себе лично все величие, которое принадлежит институту иерархов. Одним словом, он был тщеславен.

Иерарх мрачно смотрел на меня. Уступки давались ему с трудом. Но за стенами Храма стояла такая толпа, с которой ему еще не приходилось иметь дело, и было заметно, что он помнит об этом. Он, как бы нехотя, опять щелкнул пальцами.

Я почувствовал, как веревки на мне ослабли. Они упали двумя петлями к моим ногам, и я шагнул в сторону, не глядя вниз.

— Вы поступите так, как вам прикажут, — сказал он, давая мне понять, что вовсе не идет на уступки. — Все не так просто. Вы правильно делаете, что полагаетесь на это сборище, но не переусердствуйте. Я всегда смогу разогнать их, если дело зайдет слишком далеко. Я бы предпочел этого не делать, но это в моих силах. Я воздержусь от крайних мер, пока это будет мне выгодно. Вы это понимаете?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — ответил я.

— Очень хорошо. Вы и Клиа возвращаетесь в Рай. Для этого мы организуем публичную церемонию. Вы сможете уйти при одном условии.

Он шумно выдохнул через нос.

— При одном условии, — повторил он. — Перед тем как уйти, вы выступите перед толпой. Для вас готовится короткая речь. Людям нужно сказать, чтобы они тихо разошлись. Им нужно объяснить, что они согрешили, позволив роковому любопытству одержать верх над собой, и что Великий Алхимик ими недоволен. Ваша речь будет дополнена несколькими сентенциями морального порядка о необходимости послушания жрецам и удвоения пожертвований Храму в знак искреннего раскаяния. Я верю, что после этого они тихо разойдутся.

Я смотрел на него в раздумье. Может быть, они и разойдутся. Так было бы лучше, но кто знает. А Иерарх довольно ловок. Такой ход поставит Кориоула на свое место. Он уготовил мне роль народного избавителя, а я на нее не согласен. Впрочем, теперь уж все кончится.

Но я все-таки чувствовал себя неловко. Меня нельзя упрекнуть в том, что я подстрекал толпу идти к Храму, напротив, я сделал все, пытаясь отделаться от нее. Правда, мне на руку то, что сейчас они здесь, но я не просил их следовать за мной.

Я им ничем не обязан. Меня поставили в это положение. Я оказался орудием Кориоула в его борьбе против Иерарха, и эта пассивная роль меня вполне устраивала.

Я вспомнил дядюшку Джима, и смущение мое усилилось. С ним произошла примерно такая же история. Попав в Малеско помимо своей воли, он сколотил банду из своих сторонников, заложников удачи, — этого я, по крайней мере, сумел избежать, — а затем бросил их, когда дело приняло слишком серьезный оборот. Теперь история повторяется.

— У вас нет выбора, — пояснил Иерарх. — Ваш отказ будет означать смерть этих людей. Мне не хотелось бы уничтожить ваших сбитых с толку последователей, но если обстоятельства вынудят меня, я это сделаю. Не забудьте, что это — моя страна, а не ваша. Здесь я хозяин.

Он втянул свои подбородки и надменно посмотрел на меня. Я поежился. Он был абсолютно прав. Это — его мир. Мне Малеско не нужен. Я хочу лишь вернуться в Нью-Йорк вместе с Лорной. И мне для этого предлагают самый простой путь.

«Пусть эти люди сами решают свои проблемы, — уверял я себя. — Почему они ждут, что появится некий волшебный избавитель и все за них сделает? Так они никогда ни к чему не придут. Для того чтобы добиться настоящего результата, нужно самому над ним как следует потрудиться, — это один из первых жизненных уроков».