Евгений Брандис - Незримый мост

Кого сторожили эти затаившиеся, словно, неживые, такие примитивные и такие всемогущие обитатели каменного кольца? Неужели землян? Предположить это было трудно, да и альфиане утверждали другое.

И вообще о существовании этого кольца ничего не знали и не могли знать ни альфиане, ни жители Земли — скрытое от самых чувствительных приборов могучим силовым полем, оно не выпускало ни мельчайшей частицы, ни единого кванта энергии, по которым можно было бы определить местонахождение загадочной системы. Электронные, радиационные, гравитационные и пси-польные фиксаторы стойко отмечали безукоризненную чистоту пространства в той самой точке, где в действительности находилось кольцо, а его непредугадываемые перемещения делали все поиски абсолютно бессмысленными.

Таковы были исходные положения этой проблемы, которую сухо и без излишних эмоций можно было сформулировать примерно так: как найти то, что невозможно найти?…

Когда же на сцену выступали человеческие эмоции…

— Само слово «невозможно» — это не определение. И не отрицание. Это — сигнал! Это — звук сирены, колокол! Это — все сюда, все, кто может, все, кто посмеет, все, кто отважится!

— И у кого на плечах — трезвая голова, — мягко заметила Ана.

— Как бы не так! Те из альфиан, что летели к нам на помощь, наперед зная, что у них нет никаких шансов вернуться, — это они-то трезво рассуждали? Трезвенники подчинялись запретам и сидели на своей Альфе. Но лучшие…

— …безрассуднейшие…

— Стоп! Безрассудство. Безумство. Не в этом ли решение? Ты снимала пси-спектры людей во время какого-нибудь сверхбезрассудного порыва?

— И ты еще спрашиваешь, Рычин. Альфиане в эмоциональном отношении настолько сильнее нас, что даже ты со своим цыганским темпераментом — разваренная лапша по сравнению с любым альфианским флегматиком, а твой пси-спектр — зубочистка рядом с мачтой высоковольтной передачи.

— Но где-то мы должны подходить к ним ближе всего!

— Подойти близко — это еще не заменить. Не забывай, что десмоды всегда безошибочно отличали альфиан от нас — ведь случая нападения десмода на человека нигде не обнаружено.

— Ана, золотко мое яхонтовое, как говаривали мои дремучие, но поэтичные предки! Да этих случаев и не могли обнаружить — не могли, потому что не хотели! Твой — ах, извини, наш Совет, по галактическим контактам так боится попортить отношения с Альфой, что всем больничным и следственным хранилищам информации был послан запрос в такой форме, что отрицательный ответ просто подразумевался сам собой.

— Ты обвиняешь Совет…

Рычин вскочил и схватился за голову.

— Да не обвиняю я, я просто знаю! Альфиане запретили нам вмешиваться — понимаешь, нам, целому человечеству, которое еще совсем недавно было преисполнено такого уважения к себе. Они установили монополию на борьбу с десмодами, а нам оставили места в партере — смотрите, граждане Земли, как умеют бороться и умирать представители высшей цивилизации!

— Но что же делать, если они действительно опередили нас? Ведь это они поддерживают контакт с нами, а не мы с ними. Ну, установит Совет, что десмоды опасны и для людей — и что?…

— Хотя бы то, что это даст нам моральное право на общую борьбу.

— Ох, Рычин, и как я только терплю тебя с твоим краснобайством! Да какая же может быть общая борьба, если у нас кончается третий космический век, а у них начался двадцать шестой! У нас, конечно, много общего — аппаратура связи, методика снятия пси-спектров, медикаментов вон целая куча, планетолеты малого каботажа. Все это общее, но все — альфианское, дорогой мой. За все годы контакта они передали нам все, о чем мы только могли мечтать, но у нас не взяли взамен ничего.

— Если бы просто не взяли — а то еще пригрозили: попробуете нам помогать — разорвем контакт, и только вы нас и видели. Неужели вы там, в своем Совете, не можете им намекнуть, что это, мягко говоря, унизительно для нас. И что пора кончать этот всегалактический детский сад, где нам отводится теплое местечко в малышовой группе… Кстати, когда очередное заседание Совета?

— Сегодня, в двадцать три ноль — ноль.

— Внеочередное? Хм… А почему такая спешка?

Ана пожала плечами и поднялась. Выражение досады крайне не шло к ее спокойному, очень смуглому лицу, и в такие минуты Рычин называл ее «чашка кофе с молоком и малайским перцем» — разумеется, если эти минуты располагали к шуткам. Но вот сегодня им обоим было не до шуток.

— Подумай сам, почему они так спешат, — проговорила Ана, стараясь пригладить свои жесткие, не поддающиеся никакой цивилизации волосы. — Вероятно, они боятся, что мы до чего-то додумаемся. Значит, нам есть до чего додумываться…

— Постой, а зачем они вообще созывают Совет? Уж не хотят ли они впервые за историю контакта попросить нас о чем-то?

— Маловероятно. Скорее всего, они просто проинформируют нас о дальнейшем перемещении зоны безопасности — они взяли за правило сообщать нам обо всех своих действиях в радиусе Солнечной.

— Они информируют и разрешают задавать вопросы. Как начальной школе. Но неужели Совет не может…

— Ox, ты опять за свое. Да не может Совет, ничего не может! Ты же видел альфиан по видеофону, они и слова-то спокойно сказать не могут — или хохочут, или плачут, или рычат. И больше всего на свете Совет боится того, что рано или поздно они выполнят свою угрозу и отключатся. Так что Совет ни слова не возразит альфианам, но вот если ты до чего-нибудь додумаешься — ты знаешь, к кому из Совета можно обратиться.

— Да уж знаю…

Казалось, их разделял только неширокий стол да еще прозрачная стенка, тянущаяся от самой середины стола до потолка. И еще могло показаться, что за этим столом проходит самое заурядное совещание или симпозиум; вот только люди, сидящие по ту сторону, подобрались ну прямо один к одному — великаны, на добрую голову выше тех, что сидели то эту сторону. В действительности же не было ни сторон, ни второй половины стола, и тем более ряда великанов по ту сторону стола — а был экран, стереоизображение такого же точно стола, за которым сидели альфиане. Эффект присутствия был настолько сильным, что первые годы члены Совета по галактическим контактам, собираясь на подобные совещания, никак не могли побороть ощущение, что альфиане находятся от них буквально на расстоянии вытянутой руки, и Кончанский, сохранивший до седых волос детскую наивность желаний, как-то признался Ане, что его так и подмывает провертеть карандашом в экране дырку и потрогать альфиан пальцами — в самом деле в них ничего нет? С карандашом Кончанский никогда не расставался, делая весьма забавные и слегка шаржированные наброски своих собеседников. И шесть месяцев назад тематика рисунков Кончанского резко изменилась: он стал рисовать десмодов. Не тех космических чудовищ, которых никто никогда не видел и о существовании которых земляне узнали всего полгода назад, — нет, он покрывал странички своего блокнота изображениями южноамериканских летучих мышей со складчатыми мордочками и перепончатыми крыльями библейских василисков, напоминавших наброски Калло в «Искушении святого Антония». Маленькие вампиры Кончанского всегда напоминали кого-нибудь из людей — вот и сейчас многоярусные складки на подбородке и сытое блаженство, поза зверька выдавали шарж на Кости Руогомаа, старшего штурмана космического флота. Причуды Кончанского никого не обижали — наоборот, иметь шутливый рисунок первого графика-монументалиста всей Солнечной считалось за честь.