Елена Федина - Завещание Малого Льва

— Вообще-то я думал, ты лучше ко мне относишься, Ол. Но всё равно прости. Я такой. Ты сильный, я слабый. Я требовал от тебя того, чего сам не могу. Так уж вышло. Пойми, мне тут тошно. Я просто не могу ни на что смотреть. Если я останусь — лучше не будет. Лучше уж убей меня, раз так, у тебя получится.

— Эх, ты, — с досадой, но уже без ненависти взглянул на него Ольгерд, — да кто к тебе относится лучше, чем я? Есть еще такой дурак в галактике? Я шестьдесят семь лет на тебя вкалываю безропотно, ты и мне голову задурил своими идеями… а теперь сбегаешь? И что без тебя тут делать?

— Идеи оказались ошибочными, — сказал Леций подавленно, — и вся моя жизнь — сплошная ошибка. Хочется хоть что-то стоящее сделать напоследок.

— Ладно, — Оорл вздохнул и расстегнул китель, — тебе и правда пора проветриться. Зря я так наехал. Знаешь, такое со всеми бывает, даже с правителями. Называется — депрессия. Тебя не убивать, тебя лечить надо. От этого даже лекарства есть. Спроси у Скирни.

— Спрошу, — усмехнулся Леций, — я как раз к ней и собираюсь.

— Давай-давай. Но сначала придумай, что я должен говорить земным инспекторам? Что врать-то будем, голубоглазый князь? Не говорить же им, что ты пошел искать лаклотов?

Земляне раздражали тем, что во всё лезли. Это было и понятно, они блюли свои интересы и свою безопасность. Девять миллионов золотых львов могли напугать кого угодно. Странные процессы на Шеоре тоже имели общегалактическое значение. Они и туда уже засылали своих представителей, пообщались с иврингами, пригласили их на Землю, но в дыру, конечно, не полезли. Обещали каких-то сверхроботов, на пока не прислали. А про наличие в галактике таких тварей, как Оборотни, они вообще не знали, иначе Советник Президента Эрнст Мегвут давно бы лишился своего поста.

Леций вдруг осознал, что земной полпред всегда на его стороне, целиком и полностью. И такого полпреда еще поискать. А что он там орет в запальчивости — это не так уж важно.

— Соври, что я на Наоле. С Наолой связи нет, проверить они не смогут.

— А что ты там делаешь, интересно?

— Вообще-то там моё вампирьё осталось. Могу я поинтересоваться их судьбой?

— Думаешь, кто-то еще выжил?

— Не знаю. Отрицательное поле, без Прыгунов… если не нашли другого источника, то за семьдесят лет вымерли давно. Но землянам это знать не обязательно. Просто соври, что я там.

— Ладно. А на самом деле? Куда ты направляешься, если не секрет?

— Для начала на Оринею.

— Ого! Почему туда?

— Меня интересует одна неординарная личность по имени Дрод. По-моему, он много знает.

— Ты и с этими тварями хочешь сотрудничать?

— Почему нет?

— Я же говорю: ты скользкий тип. Они детей мучают, а ты с ними будешь расшаркиваться?

— Буду, Оорл. Буду. Они просто выживают, неплохо приспосабливаются и лишнего зла не творят. Есть зло гораздо большее — лаклоты. Они как рваный фантик бросили целую галактику на произвол судьбы. Если им на всё наплевать в таком масштабе, то кто же они?

Ольгерд усмехнулся и махнул рукой.

— Да ты и этих оправдаешь! И ввяжешься решать их проблемы. Что я тебя не знаю что ли? И еще женишься на лаклотке для закрепления успеха.

— Нет, — покачал головой Леций, — на лаклотке я женю тебя. Сандра к тому времени тебя, дурака, бросит.

Они посмеялись и расстались все-таки мирно, даже обнялись на пороге.

— Ты уж один не нарывайся, — сказал Оорл заботливо, — нас позови. И вообще, разузнаешь что-нибудь — и сразу возвращайся. Обещаешь?

— Не могу обещать, — ответил Леций, — но разве ты не знаешь — Прыгуны всегда возвращаются.

Сил телепортировать не было, слишком болело сердце. Леций сел в теплый модуль и пролетел несколько кварталов от полпредства до больницы. Скирни ждала его, как договорились, в детском отделении.

Мальчик спал в отдельном боксе с двумя кроватями: маленькой и большой. На столе лежала горка пеленок и полотенец. В ящике были ссыпаны разноцветные игрушки. На полке стояли бутылочки и смеси в ярких пакетах. Широкие окна в стенах открывали долгую череду таких же боксов справа и слева, как в системе зеркал. Казалось, что с обеих сторон бесконечность и ничуть не меньше вокруг больных, брошенных детей. У этого бедолаги до сих пор не было ни матери, ни имени, ни дома, и он до сих пор не плакал.

— Молчит, — сказала Скирни, когда Леций склонился над кроваткой, — такой серьезный ребенок!

— Гева не передумала?

— Она его не любит.

— А она его видела?

— Пока нет. И не собирается.

— Вот и еще одна иллюзия рассыпалась, — сказал он с горечью, — похоже, я тебя обманул, Скирни. Не нашел я ему родителей. И сам не гожусь.

Она смотрела полными сочувствия глазами. Вполне уже взрослая женщина, но из-за этих наивных глаз похожая на ребенка. И еще мягкий и детский у нее был голос. И трогательная родинка на щеке. Когда она была маленькой и хрупкой, она была похожа на Рицию, и он ее за это любил. Теперь он просто ее любил, как чистый ручеек на городской свалке, как глоток свежего воздуха. Он никогда бы не посмел «дурить ей голову», он даже не думал о ней в этом ключе и даже не считал ее красивой, просто считал, что она совершенно замечательная девушка и достойна самого большого счастья.

— Не волнуйтесь, ваше величество, — сказала Скирни, — вам нельзя волноваться. Пойдемте, я вас лучше осмотрю.

— Почему так официально? — не понял он.

— Ну, вы же сами сказали, что вы мне больше не дядя.

— И что? Я же тебе не повелитель. У меня имя есть. Даже два.

— Конечно, — сказала она поспешно и даже виновато, — извини.

Всего неделю назад здесь, в кабинете, они пили новогоднее шампанское за новое счастье. Скирни вспомнила, как им было весело и легко. Они только что приняли роды и сидели усталые и довольные за чайным столиком и смеялись, вспоминая подробности. А теперь от него ушла жена, ей изменил муж, а этого ребенка бросила злополучная мамаша. Такое получилось счастье. И всё началось в эту метельную новогоднюю ночь.

Леций сел в сканерное кресло, но она не стала включать сканирование. Она просто знала, что у него спазм сердечной артерии по типу невралгии и сильная депрессия. И в общем-то ему сейчас всё безразлично, даже боль. Спазм она могла убрать просто наложением рук, но что делать с его душой, она не знала.