Зиновий Юрьев - Чужое тело, или Паззл президента

— Битте, майне херрен, — сказал водитель, остановив «мерседес» около гостиницы. — «Баур о Лак». — Они расплатились и вошли в прохладный холл.

— Костя, входя в хорошую гостиницу, а этот отель входит даже в список «Лучшие отели мира», никогда не неси сам багаж.

— Так ваш чемодан ничего не весит, а мой саквояжик и того меньше.

— Не в весе дело. Тут у каждого свои обязанности, и не лишай никого положенных чаевых. Помнишь, как чаевые по-английски?

— Так точно, шеф, типс.

— Молодец. Вот видишь, наши вещи уже подхватили. Ритуал, Костя. Так положено. Отдай на ресепшн наши паспорта.

— Йа, майне херрен, Пиотр Илларионов и Константин Забелин, — кивнула девушка в фирменном пиджачке и учительского вида строгой белой кофточке, взяла паспорта и протянула два плоских магнитных ключа. — Битте, ирен цвай циммер люкс нуммер зекс унд цванциг.

— Я сейчас позвоню в банк и назначу встречу на завтра, а потом полежу. Нет сил, Костя. Доедает меня господин рак, доедает. И аппетит у него, доложу я тебе… Успеть бы…

— Успеете, шеф. Вы всегда всё успеваете.

— Твоими бы устами. — Он взял со стола телефон и позвонил в ресепшн. — Вы говорите по-английски?

— Конечно, сэр.

— Найдите, пожалуйста, мне телефон «Драйкониг-банка».

— Сейчас, сэр, не кладите трубку. Пожалуйста, — она продиктовала номер.

Петр Григорьевич позвонил в банк:

— Это номер два четырнадцать пятьдесят два сто одиннадцать.

— Одну минуточку, сэр, сейчас я проверю, — ответил женский голос. — Да, сэр, я вас слушаю.

— Я только что специально прилетел в Цюрих, чтобы поговорить с господином Майрхубером. Я был бы благодарен, если бы он смог уделить мне несколько минут завтра в любое удобное для него время.

— Вообще-то у господина директора завтра сложный день, но я сейчас спрошу его. Не кладите трубку, пожалуйста… В десять утра, сэр.

— Спасибо.

Петр Григорьевич прилег на диван.

— Ты заметил, что имени своего я не называл?

— Да, шеф.

— Они и не знают его. И им и мне так удобнее. Мало ли что может случиться с клиентом и кем он там может оказаться на самом деле, просто человеком, который не хочет платить налоги в своей стране, или каким-нибудь колумбийским наркобароном. Они на своей протестантской библии торжественно поклянутся, что понятия не имели, кто он или она. Помилуйте, это был вполне респектабельный господин, мне даже показалось, что он священнослужитель, а вы говорите наркобарон и убийца. Швейцарские банки выросли и расцвели на анонимности, которую они ценят, наверное, не меньше своей швейцарской независимости, а может, и побольше. Кто тут только не держал свои капиталы, от донов сицилианской мафии до главарей гитлеровского рейха. Не удивился бы, если узнал, что какие-нибудь советские спецслужбы тоже держали тут денежки. Американцы в последние годы всё больше давят на них с требованиями раскрыть тайну вкладов, поскольку это связано и с уходом от налогов и с деньгами террористических организаций, но сопротивляются цюрихские гномы отчаянно.

— Гномы?

— Их так в финансовых кругах называют. Незаметные, как гномики. Им публичность не с руки. И в рекламе они не нуждаются — репутация и без того более чем солидная. Всерьез скандалы начались со времени после Второй мировой войны, когда выяснилось, что здесь в банках хранились деньги, драгоценности и картины, отобранные нацистами у европейских евреев прежде чем отправить их в газовые камеры. Ну, что-то пришлось вернуть наследникам со скрежетом зубовным, малую толику, наверное. Работали палачи с чисто немецкой аккуратностью и тщанием, так что наследников не много осталось. Но, повторяю, упирались швейцарские гномы свирепо. И продолжают упираться… Вздремну я, Костя, совсем уже сил не осталось…

— Посиди в машине, Костя, я думаю, что пробуду тут от силы с полчаса.

— Хорошо, шеф. Мне пока водитель всю историю страны расскажет.

Петр Григорьевич вылез из машины — господи, да тут всего от отеля и полукилометра не будет, но время у Петра Григорьевича в последние недели неуклонно сжималось, а расстояния, наоборот, увеличивались. Ничего, скоро и то и другое сольется в один черный провал.

Дверь в «Драйконигбанке» была, как банкам и полагается, скромной, но респектабельной. Дуб, сияющие начищенной бронзой ручки и столь же сияющая небольшая вывеска «Драйконигбанк, АГ». Петр Григорьевич вошел в банк. Прямо перед ним была металлическая рамка, а за ней сидел полицейского вида человек с короткой стрижкой и стояли какие-то приборы.

— Дейч, франсе, итальяно, инглиш? — деловито спросил полицейский.

— Инглиш.

— Иес, сэр. Пройдите, пожалуйста, через рамку. Благодарю вас. Теперь назовите свой номер.

— Двести четырнадцать, пятьдесят два, сто одиннадцать.

— Благодарю вас, сэр. Теперь приложите правую ладонь к этой освещенной панельке. Благодарю вас. И последнее. Посмотрите в эти окуляры. Отлично. Сейчас я позвоню секретарю директора о том, что вы пришли.

Похоже было, что все служащие Швейцарии женского пола дали подписку носить только белые сурового вида кофточки и гладко причесывать волосы, туго затягивая их в пучок на затылке. Одна такая кофточка деловито процокала каблучками по белой с черным мраморной мозаике пола, которая изображала трех похожих на карточных валетов королей с коронами на головах.

— Доброе утро, сэр, господин директор уже ждет вас.

Она провела Петра Григорьевича к лифту, похожему внутри на входную дверь в банк — тот же дуб и до блеска начищенная бронза. Они поднялись на второй этаж, и белая кофточка открыла перед Петром Григорьевичем еще одну дубовую дверь, теперь уже с именем Майрхубера.

Директор, высокий молодой человек в темно-сером в тонкую полоску костюме и с начинающимися залысинами, вышел из-за стола и с сияющей улыбкой подошел к Петру Григорьевичу. — Рад вас видеть, уважаемый клиент. Чашечку кофе?

— Благодарю вас, господин директор. Я не был у вас четырнадцать лет, а вы, по-моему, даже помолодели за эти годы. Может, откроете мне секрет банковской вечной молодости? Она бы мне очень пригодилась.

— Увы, вы разговаривали не со мной, а с моим отцом. Он умер уже три года тому назад. Все говорят, что я очень похож на него.

— Примите мои соболезнования, господин Майрхубер. У меня к вам три вопроса.

— Слушаю вас.

— Какой мой баланс на сегодняшний день?

— Я уже посмотрел бумаги. В 1996 году вы доверили нам чуть меньше двадцати шести миллионов долларов. Сегодня ваш баланс составляет чуть больше тридцати четырех миллионов долларов или почти столько же швейцарских франков. Франк с долларом, как вы знаете, сейчас почти сравнялся. Два года назад баланс был значительно выше, точнее, тридцать девять миллионов. Ведь то были времена дорогих денег. Но кризис пощипал и нас. Часть денег была вложена в акции банка УБС, а он почти что испустил дух.