Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник)

10

Дверь в дом Сандры была распахнута настежь, словно хозяйка ждала гостей. Кунж постучал деревянным молотком и, дождавшись невнятного возгласа, шагнул в дом. В отличие от дома Фукса у Сандры было не в пример уютнее. На стенах висели детские рисунки и портрет симпатичного молодого парня с мандолиной в руках. Мебель укрывали салфетки и циновки. Сандра сидела у стола и смотрела в окно на дом сына. Ее большие руки казались прокопченными в дыму и маслянисто поблескивали на белой скатерти, но Кунжа пугали не руки. Еще с первого приезда в деревню он избегал смотреть на лицо Сандры. Оно вызывала дрожь, почти ужас. По отдельности все в ее лице – и прямой большой нос, и тонкие губы, и чуть выкатившиеся глаза с выступающими зрачками, и маленькие веки, и расширяющиеся книзу щеки, и отсутствие морщин на широком словно высеченным из камня лбу, и не менее десятка подбородков за первым крохотным и острым, не вызывало отторжения, но вместе эти черты соединялись в какое-то колдовское заклятье, вызывающее ужас и дрожь. Сандра была по-настоящему страшна. Ее глаза оставались безучастны, но Кунж неожиданно подумал, что если она попытается поселить в них доброту, то в ту же секунду станет страшнее в тысячу раз.

Марцис взглянул на Сандру мельком, как будто видел ее давно и привык к страшному облику, и остановился у портрета.

– Ваш сын?

– Похож, – проскрипела Сандра, затем облизала губы, и Кунж с облегчением убедился, что у нее не раздвоенный язык. – Но это не он. Это Сон Сонг, певец. Он умер до рождения Питера. Задолго до его рождения.

– Вы были знакомы с певцом? – спросил Марцис.

– Нет, – покачала головой Сандра. – Иначе бы он умер от разрыва сердца. Говорят, что в девчонках я была еще страшнее, чем теперь.

Марцис ничего не ответил, только недоуменно поднял брови, сел напротив женщины и коснулся ее руки тонкими пальцами. Она вздрогнула и посмотрела на него с удивлением.

– Я советник Марцис, вашего сына нет больше. Он действительно исчез.

– Я знаю.

Она бросила быстрый взгляд на советника и тут же уставилась на свои руки.

– А мы все еще нет, – вздохнул Марцис. – Мне хотелось бы понять, как это произошло.

– Я… – она нервно сглотнула. – Я не могу ничего сказать.

– Но ведь вы что-то сказали ему? Чего он ждал?

– Ничего, – она помолчала и добавила. – Он не поверил.

Сандра закрыла глаза. Кунж ждал, что из-под крохотных без ресниц век потекут слезы, но слез не оказалось. Марцис принялся рассматривать свои пальцы.

– Как собираетесь жить дальше?

– Как жила, так и буду, – обронила Сандра.

– Почему не плачете? – спросил Марцис.

– А почему я должна плакать? – она посмотрела на советника с вызовом, и Кунж понял, что она и не собиралась плакать. – Я уже давно все выплакала. Когда еще была молода. У зеркала.

– Но ведь Питер ваш сын? – уточнил Марцис.

– Да, – Сандра вздохнула и снова стиснула губы в узкую полоску. – Он мой сын. Кто же еще, если я его родила? И я любила его. Так как могла. Тем более что и он был уродлив по-своему. Он ничего не умел.

– Не согласен, – Марцис продолжал рассматривать пальцы. – Он умел быть добрым, умел любить, помогать людям. Его любили. Я в этом уверен.

– А я нет, – она снова закрыла глаза.

– Отчего вы поссорились? – спросил Марцис.

– Я хотела, чтобы он сошелся с Лизи, – выдохнула Сандра. – Она, конечно, старше его, но очень уж хороша, да и любила его. Я хотела, чтобы у меня был внук или внучка. А он не хотел. Он все пытался разобраться с самим собой.

– Но ведь он решил сойтись с Меной? Или нет? – не понял Марцис.

– Слишком поздно, да и не дала бы мне ее мать заниматься с ребенком.

– Что значит слишком поздно? – не понял Марцис.

– Он исчез в тот самый день, когда должен был исчезнуть.

– Что это значит? – снова коснулся пальцами темной ладони Марцис.

Сандра промолчала.

– Вы понимаете, что можете попасть под подозрение, если не будете отвечать на мои вопросы? – спросил советник.

– Ваши подозрения беспочвенны, – наконец вымолвила Сандра. – Насколько я знаю, никакой магии при исчезновении Питера не применялось. То есть постороннего воздействия не было. Таким образом, любые разговоры вы можете списать на дар предвиденья, который у меня мог проявиться. Считайте, что я просто почувствовала, что мой сын может исчезнуть. И он исчез.

– Кто был его отцом? – встал из-за стола Марцис.

– Никто, – отрезала Сандра.

– Ладно, – Марцис с сожалением вздохнул. – Хотел бы попросить вас, госпожа Облдор, об одолжении. Разрешите снять со стены портрет Сона Сонга. Я закажу нашему художнику копию. Это пригодится для дела. Портрет верну. Или вот, господин Кунж вернет.

– Берите, – она вновь смотрела в окно. – Мне он не нужен.

11

Веловоз стоял на прежнем месте, а на скамье сидел бледный как пук прошлогодней соломы старик и жмурился на солнце белыми зрачками.

– Вас зовут Клавдий? – спросил Марцис.

– А вас советник Марцис? – просипел старик.

– Да, – кивнул советник и присел рядом. – Вам уже доложили?

– Мальчишки, – улыбнулся старик. – Детишки Фукса бегали. Деревня маленькая. Ничего не спрячешь, даже если захочешь. Кунж, я вас слышу. Подходите, садитесь. Или садитесь на ваш веловоз, ведь ваши дела заканчиваются уже? Кстати, советник. Это правда, что у вас лиловый значок на рукаве?

– Да, – ответил Марцис.

– Тогда зачем все это? – старик махнул рукой в сторону вертушки. – Зачем отбивали магию? Ведь вы и так всех видите почти насквозь.

– Почти насквозь и насквозь – не одно и тоже, – улыбнулся Марцис. – К тому же весь секрет полного дознания в том, что люди сами видят себя такими, какие они есть.

– Вы бы сразу подошли ко мне, – усмехнулся старик. – Я уже давно вижу людей такими, какие они есть. С тех пор, как потерял зрение. Могу сказать про каждого. Я сам – как осенний лист, случайно не облетел с дерева вместе с прочими листьями, и теперь болтаюсь на черенке, жду, когда раскрошусь и исчезну. Мать Питера – самое несчастное существо в округе. Она обманута. И почувствовала, что обманута в тот самый момент, когда поняла, что видит в зеркале саму себя.

– Но ее сын… – нахмурился Кунж.

– А что сын? – удивился старик. – Если навозная птица, ковыряясь в дерьме, обнаруживает драгоценный камень, она же не перестает быть навозной птицей? Она не превращается в лебедя. Она даже не может проверить, не стекляшка ли ей попалась вместо посуленного бриллианта.

– Дальше, – попросил Марцис.

– Лизи – это солнце нашей деревни, – продолжил старик. – Если бы она чаще выходила из дома, я бы поставил скамейку напротив ее крыльца и согревался бы от ее взгляда, как от солнечных лучей. Фукс – отличный староста, поскольку не старается казаться умнее, чем есть, а просто живет. Он никуда не стремится, ничего не добивается, он живет. Кто его знает, если бы так жил и Питер…, но мальчишка слишком близко принял к сердцу глупые слова….