Герберт Уэллс - Остров доктора Моро

Одно мгновение мы были вдвоем с Млингом. Монгомери лежал распростертым на земле, подле него мертвый зверь. Наконец, Монгомери поднялся, наполовину отрезвленный, и стал рассматривать простреленную голову зверя. Теперь появилось вновь серое чудовище — блюститель закона.

— Смотри! — произнес я, указывая пальцем на убитое животное. — Еще существует закон; тот, кто его нарушил, погиб!

Чудовище рассматривало труп.

— Он ниспосылает огонь, который убивает! — повторило чудовище замогильным голосом отрывочную фразу из статьи закона.

Остальные приблизились и также стали смотреть.

После того мы опять тронулись в путь, все время придерживаясь направления к западу, наконец, мы добрались до цели. Перед нами лежало обглоданные и изувеченное тело пумы, с плечом, раздробленным пулею, а, приблизительно в двадцати метрах от него, лежал тот, кого искали.

Моро лежал лицом к земле, среди густых камышей. Одна рука его была почти совсем отделена от плеча и его серебристые волосы были смочены кровью. Голова, размозженная, вероятно, цепями пумы, была обезображена. Мы не могли нигде найти его револьвера. Тело Моро было тяжелое, так как он отличался громадным ростом и крепким телосложением. Мы подняли его останки при помощи двух двуногих и после частых роздыхов перенесли в ограду. Возвращаясь лесом к ограде, мы слышали несколько раз вой и ворчание невидимых зверей, но на нас пока еще не нападали. Около ограды толпа двуногих нас покинула, Млинг ушел с ними.

Мы тщательно заперлись и перенесли во двор на кучу хвороста изуродованный труп Моро.

После этого, войдя в лабораторию, прикончили все, что там находилось живого.

XII

Трудное время

Трудная работа была совершена. Мы умылись и закусили в нашей маленькой комнатке, после чего принялись серьезно обсуждать наше тяжелое положение. Была полночь. Монгомери с чрезвычайно расстроенным лицом сидел в раздумье. Он постоянно чувствовал влечение к Моро и, наверное, никогда не предполагал, чтобы тот мог умереть. Это неожиданное несчастье должно было разрушить все привычки усвоенные его натурой в продолжение десяти однообразных лет жизни на острове. На мои серьезные вопросы они отвечал или невпопад, или отделывался пустяшными ответами.

— Что жизнь? — сказал он. — Какая глупая и плохая шутка! Какая кутерьма! Я никогда не жил, как следует, и спрашиваю себя, может ли настоящая жизнь еще начаться? Шестнадцать лет тирании кормилиц и гувернеров; пять лет в Лондоне за усердным изучением медицины, пять лет скверной пищи, мерзкой квартиры, мерзкой одежды, мерзких пороков… Я никогда лучшего не знал! И вот, я совершил глупость, отправившись на этот проклятый остров! Десять лет здесь! И зачем все это, Прендик? Какая насмешка судьбы!

Его тяжело было склонить на какой-нибудь решительный шаг.

— Надо покинуть этот остров! — предложил я ему.

— К чему послужит отъезд? — живо перебил он меня. — Куда мне голову преклонить, я изгнанник, отвергнутый и проклятый всеми! Все это хорошо только для вас, Прендик. Бедный старый Моро! Могу ли я покинуть его здесь, чтобы животные глодали его кости, а потом… Что будет с теми созданиями, которые созданы, более или менее, удачно?

— Мы поговорим обо всем завтра! — отвечал я. — Утро вечера мудренее. Мы можем сделать костер из кучи хвороста и сжечь тело Моро. Что касается до чудовищ, то я ничего еще не знаю. Но предполагаю, что те, которые были созданы из диких зверей, рано или поздно погибнут, изменятся также и все остальные, когда над ними не будет гнета внушений и законов!

Однако, мы еще долго говорили и не пришли ни к какому заключению. У меня уже истощился запас терпения, видя бесплодность всех переговоров.

— Тысяча чертей! — воскликнул Монгомери в ответ на одно несколько резкое с моей стороны замечание. — Разве вы не видите, что мое положение куда хуже вашего?

Он встал и пошел за коньяком.

— Буду пить, пить, пить! — говорил Монгомери, возвратясь с коньяком. — Вы безбожник, краснобай, нарушитель доказательств, трус, выпейте глоток также!

— Нет! — сказал я, наблюдая строгим взглядом его фигуру при желтоватом свете керосиновой лампы.

По мере того, как он пил, он все больше пьянел, впадая в излишнюю болтливость. Он рассыпался в похвалах к очеловеченным животным и в особенности хвалил Млинга, который, по его словам, было единственным существом, оказывающим ему привязанность.

Вдруг ему взбрела в голову новая мысль.

— И потом… хоть к чорту! — проговорил он, вставая и пошатываясь.

Потом взял бутылку с коньяком и направился к двери.

Я сразу угадал, что он хочет сделать, и, загородив ему проход, заговорил:

— Вы не дадите пить этому животному!

— Этому животному? Это вы животное… Он может держать свой стакан, как истый человек… Дайте мне возможность пройти, Прендик!

— Ради Бога! — умолял я.

— Убирайтесь прочь отсюда! — заревел он, выхватив свой револьвер.

— Хорошо! — сказал я. — Вы дошли до уровня животных, и потому с ними ваше место!

Монгомери широко раскрыл дверь и, повернувшись ко мне на мгновение, остановился между желтоватым светом лампы с одной стороны и бледным светом луны с другой. В этот момент глаза его были похожи на черные гнойные прыщи в впадинах под густыми и жесткими бровями.

— Вы глупый бездельник, Прендик, вьючный осел, наполняющий свое воображение фантастическими страхами. Мы на краю пропасти. Мне остается завтра перерезать горло… Но сегодня… этот вечер я проведу хорошо!

Сказав это, он вышел и стал звать Млинга:

— Млинг, мой старый товарищ, где ты?

Вдруг на опушке леса показались три неопределенных существа. При бледном свете луны одно существо выделялось белым пятном и шло впереди, а два других в виде темных пятен следовали сзади. Дойдя до Монгомери, они остановились.

— Пейте, — вскричал Монгомери, — пейте! Пейте и будьте людьми!

Размахивая бутылкой, Монгомери побежал к западу, три существа последовали за ним.

Я стоял на пороге, провожая их глазами. Я видел, как Монгомери налил Млингу порцию коньяку, и тот выпил. Несколько минут спустя все исчезли во мраке ночи.

Внезапно тишина была нарушена голосом Монгомери, который кричал:

— Пойте! Будем все вместе петь: «Презирайте Прендика, презирайте Прендика»!

Силуэты опять появились близ ограды на берегу моря. Черная куча разбилась на пять отдельных теней и двигалась медленно, причем каждый из этих несчастных выл по своему, браня меня в угоду ему.

— Направо! — скомандовал голос Монгомери.

Тогда все вновь соединились и начали углубляться в темноту леса. Стояла тихая великолепная ночь. Луна, направляясь с западу, плыла в полном блеске по лазоревому небу. На востоке пасмурное море как бы замерло в таинственном покое. Серые пески, происходящие от вулканической кристаллизации, блестели бесчисленными алмазами. Черная тень от стены, шириною в один метр, ложилась к моим ногам. Под влиянием величия и красоты природы и на мою душу снизошел мир. В настежь отворенную дверь комнаты проходила струя воздуха, заставившая гореть керосиновую лампу сильным красноватым пламенем.