Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Мне достаточно было только на миг представить столь мрачную картину, как от прежней нерешительности и колебаний не осталось и следа. Только старый, доживавший свое затерянный среди суровых гор мрачный дом мог спасти от еще более страшного одиночества, мучившего Меня в многолюдном, шумном городе, где так и не нашлось места для моих искренних и чистых чувств. Та неизвестность, ждавшая меня впереди и внушавшая панический трепет, вдруг стала настолько спасительной и желанной, что поспешно покинув темный подвал, я тотчас дал распоряжение удивленному Габриелю готовить в дорогу необходимые вещи, а сам бросился в гостиную за посланием брата, о котором каким-то образом совершенно забыл.

Письмо, переданное стряпчим Астоном, было написано на дорогой плотной бумаге, где в правом углу красовался доселе незнакомый мне богатый символикой многокрасочный герб. Хотя текст письма не занимал и четверти листа; мне пришлось затратить на него немало времени. В каждом предложении, фразе и даже отдельном слове я без труда просматривал еще непонятный, скрытый смысл, составлявший воедино какую-то зловещую тайну. Послание из Стерлинга гласило:

Дорогой Руперт!

Я решился написать эти строки в те тяжелые минуты, когда обстоятельства Ее Величества Жизни заставляют меня глубоком прискорбии покидать родную Шотландию, очевидно, навсегда. Не в силах больше вынести тяжкого одиночества здесь, под Стерлингом, я чувствую, что вообще не могу пребывать среди людей, всех тех, кого когда-то я так боготворил и любил. Мой корабль уже снаряжен и шкипер ждет последних приказаний, но я не могу уйти в вечное скитание по морям, оставшись в долгу у Вашего отца, а значит и у Вас. Одно представление о том, что по моей обители может ступать чужая нога вызывает в душе холод и замораживает сердце. Именно поэтому я хочу, чтобы Вам принадлежало то, что и без того принадлежит.

Меня навязчиво преследует мысль, дорогой Руперт, что дни мои сочтены, но я лишен всякого сомнения и том, что они превратятся я сущий ад, если я буду лишен возможности обстоятельно с нами кое о чем поговорить.

Роберт Дж. Хугнер

Стерлинг. 30 июня 1894 г.

Около трех раз подряд прочитав письмо, я спрятал его в самый дальний уголок конторки и, сам не знаю как, оказался в погруженном во мрак коридоре, с трепетом застыв перед потускневшим от времени портретом своего дяди — тем единственным, что оставил он наследникам после своей загадочной кончины.

«Значит, брат отца чем-то был обязан нашей семье, — чуть ли не вслух размышлял я, поймав вдруг какой-то лукавый, почти зловещий взгляд смотревшего на меня с портрета старика. — В эхом, вероятно, и крылась главная причина того, что само существование этого человека было для меня полной загадкой. Но что же тогда могло происходить, если без конца доверявший мне отец никогда не решался даже приподнять занавес этой неприступной тайны?»

Каюсь, в эти нелегкие минуты светлый образ мисс Дорван переставал для меня существовать, и все мое воображение было окончательно перенесено в далекий Стерлинг неумеренно подталкивая к самым решительным, а может и безрассудным действиям.

Времени хватало действовать лишь по наспех разработанному плану, я в первую очередь подверг самому обстоятельному допросу своего старого слугу, пришедшего в наш дом еще тогда, когда я только появился на свет. Пригласив его в кабинет, и усадив, словно именитого гостя в глубокое кресло, я угостил Габриеля дорогим старым вином, однако очень скоро мне пришлось с немалым сожалением убедиться в том, что в вопросах биография брата моего отца старик разбирался отнюдь не лучше меня. Впрочем, не знаю почему, но в мою душу закрадывались некоторые сомнения и когда наш неудавшийся разговор подошел к концу, я попросил Габриеля продолжить подготовку к предстоящему отъезду и как бы случайно добавил:

— Что ж, Габриель, в высшей стадии прискорбно, что вы с таким упорством скрываете то, что может иметь для меня определенное значение в будущем. Уверяю вас, мне теперь остается надеяться, что делаете это вы только из самых лучших побуждений.

Столь нехитрая с моей стороны уловка, как ни странно, оказана на слугу сильное воздействие. Неожиданно остановившись возле самых дверей, Габриель как-то тревожно посмотрел в мою сторону, даже не пытаясь опустить глаз.

— Прошу прощения, сэр, но я не смею вводить вас в заблуждение всяческими необоснованными, домыслами и вздорными слухами, — таинственно проговорил он, тяжело вздохнув. — Видит Бог, если бы передо мной сейчас находился кто-либо другой, я бы не открыл и рта.

— Говорите же, Габриель, говорите, что у вас там еще, — со вспыхнувшей надеждой воскликнул я и, заметив колебания слуги, вновь я препроводил его в кресло.

— Мне известно, сэр, что у брата вашего отца сэра Джеймса Хугнера никогда не было жены и всю свою жизнь до самой кончины он провел в полнейшем одиночестве, отгородившись от любого постороннего присутствия грядой неприступных скал. Более того, могу вам сказать, сэр, что он не умер в том смысле, в котором принято среди нас это понимать. Ваш дядя навеки исчез, не выходя из собственного дома, словно, растворившись в воздухе тех дальних, недоступных мест. Его разыскивали, наверное, около полугода, но все эти поиски так ни к чему и не привели. И тогда, сэр, — Габриель посмотрел на меня так, что мне стало не по себе, — тогда и стали распространяться ужасные утверждения, что брат вашего отца… не человек!

— А кто же, черт возьми! — не выдержав, я налил себе полную рюмку, — ради всего святого, только не молчите, Габриель.

— Оборотень, — мрачно процедил слуга, отчего я тотчас протрезвел. — Я передал вам, сэр, то, что слышал от сэра Джона и смею очень надеяться, что мое признание. никому не принесет вреда, Я дал слово вашему отцу, сэр, что сохраню обет молчания, но и противиться вашей воле я бессилен.

— Ваша совесть чиста, Габриель, — дружески сказал я, делая несколько кругов, вокруг кресла, — однако не в этом сейчас дело. Скажите, мой друг, вы сами верите в то, о чем только что мне говорили? …

— Не знаю, сэр, лично я никогда не был в Стерлинге и, признаться честно, никогда не видел сэра Джеймса. Очевидно, это все что я могу вам ответить.

— Значит, вот, где нашел-свою кончину старый Джеймс Хугнер, — уже не слушая слугу, процедил я. — Да, ничего не скажешь, милое место, если люди исчезают там, словно растворяясь в атмосфере. Да и название какое: «Поющий Камень»! Вы не находите в этом ничего странного, Габриель?

— Теперь я вижу, что вынужден приоткрыть завесу еще одной тайны, — после некоторых размышлений, мрачно ответил старый слуга. — Все, а чем сейчас я вам скажу, было передано мне вашим отцом с тем условием, что только в самом крайнем случае его подозрения станут вашим достоянием, сэр. Теперь, я уверен, этот случай наступил.