Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2

Михаил, наконец, вырвался и прошипел:

— Не надо мне твоей помощи! Ничего мне не надо!

Он отобрал у него оружие и быстро зашагал по дороге. Яран сначала молча стоял, ничего не понимая, потом догнал его и пошел рядом.

— Ну хорошо, меня ты убедил, Миша. Ну что ты перед собой-то дергаешься? Ну чего ты хочешь добиться?

Михаил остановился и сразу стал жалким, согнулся, побрел к обочине и сел на колесо разбитой повозки, поставив карабин между коленей. Яран сел рядом и посмотрел, ища глазами Просветителей. Старик потерянно бродил среди развалин, нелепый в своей серой мешковине и с дулом, зажатым в кулаке, что-то высматривал, разглядывал, что-то бормотал, задрав грязно-седой клин бороды, и принимался старательно топтать угли торцом карабина, как толкушкой. Октар бегал рядом, пускал стрелы в столбы и расспрашивал старика.

— А ведь он так и не сказал своего настоящего имени, — тихо произнес Михаил.

— Да, это было ужасно. Два года жить под чужим именем, за надежными стенами (а вдруг взбунтуются?), скрывать лицо под маской (а вдруг увидят на улице лишний раз мое настоящее лицо и озлобятся?). Сотни таких «а вдруг», «а если», боязнь собственной власти, под рукой телескоп, настроенный на Землю. Вольно и противно в душе. Чувствуешь себя обворованным, обманутым, захлестнутым волной гадкой, несправедливой лжи, и сам начинаешь потихоньку лгать другим. И ложь эта грызет два года, каждый час. Не было еще в человеке так, чтобы он, единственный среди других людей, не пытался сравнивать себя с ними и не искал в себе похожее. Казалось бы, они из совсем другой эпохи, а потом обнаруживаешь, что и в тебе от них что-то есть, вот это и я так бы сделал, а насчет того я бы тоже задумался, и начинаешь лгать самому себе, лгать непримиримо и беспощадно.

— Слушай, а где же аборигены? — Михаил вдруг вскочил и бросился к ближайшей развалюхе. — Где же все?!

Он тревожно озирал окрестности, отпинывал легкие палки и что-то хотел увидеть. Потом вернулся на дорогу.

— Я не могу поверить, — сказал он подошедшему Ярану. — Я не могу поверить! Никого нет. Никого.

Неужели все погибли?

Возможно.

Опять ты?

Разумеется.

Я ведь этого не выдержу. Он уничтожил их всех!

Или они его. Михаил, ведь ты же Искатель, ты должен быть готов ко всему. И что это за сопли! Проснись! Прекрати истерику.

Там, на Земле, сами не знают, что творят. Высылают людей далеко от Солнечной, лелея надежду найти разумную расу (непременно ниже порядка на два по индексу социального развития), поселить среди них людей и принести им рай. Земной. Но ведь в том-то и дело, что рай наш не всемогущ и на всех не распространяем. Иногда даже просто не приемлем.

Ты сам выбрал эту профессию. Не клевещи на человечество. Это просто бред твоей безудержной фантазии. И какой пример подаешь другим! Ты не несешь рай и непременно земной. Ты человек, и этим все объясняется.

— Идите сюда! — издалека закричал Октар.

Михаил встрепенулся и пошарил глазами. Октар стоял около одинокого столба, держась за него одной рукой, другой радостно махая. Они подбежали к нему.

— Вот! — крикнул он, сияя и показывая пальцем на серый железный угол под сгоревшими обломками.

Михаил ухватился за него, напрягся и потянул на себя. Ящик не шелохнулся. Он отбросил карабин и крикнул Ярану:

— Помоги!

Вдвоем они выволокли ящик из-под бревен. Он был небольшой, но очень тяжелый, сделанный явно человеком или роботом, но не аборигеном, и было непонятно, как он уцелел при взрыве. Но факт то, что он был цел, без каких-либо повреждений, и в нем что-то лежало. Михаил решил проверить, что, и поискал какой-нибудь замок. Замка не было. Вообще ящик создавал впечатление абсолютно герметичного и неприступного вместилища. Октар в нетерпении схватил осколок кирпича и принялся старательно колотить по гулкому и плотному металлу, оставляя рыжеватые вмятины.

— Не идет, — сказал он и выкинул камень.

Где-то догорел и рухнул скелет сруба. Михаил и Октар оглянулись, а Яран стал внимательно разглядывать поверхность закопченной крышки, вылизывать взглядом каждый миллиметр. Из-за холма показался старик, раскачивая карабин за ремень, как портфель. Бормоча, он подошел к компании и произнес:

— Никого нет. Даже трупов не видно.

Михаил подумал, какие бы это были трупы, и его передернуло. Ему не понравилась интонация, с которой он это сказал, — полное слепое равнодушие, равнодушие ко всему: к деревне, к пропавшим жителям, к замолчавшему лесу, даже к ним. Такая тоска! Дядюшка Терн замолчал, сел на сломанную балку и стал угрюмо смотреть в одну точку, очень теперь похожий на паука перед грозой.

У дороги раздалось шумное хлопанье крыльев. Михаил снова обернулся. Над дорогой один за другим медленно снижались две огромные черные птицы, похожие на грифов. Махая широкими разлапистыми крыльями, они уселись на торчащей оглобле разбитой телеги и с клекотом принялись копаться в перьях время от времени недоверчиво поглядывая на кучку странных пришельцев. Михаил, глядя на этих птиц, вспомнил старинную стереокартинку-репродукцию: витязь верхом на коне, опустив копье, смотрит на угрюмый, как старик Каан, валун с надписями, на верхушке валуна черный ворон, а рядом в траве валяется череп и с тайным намеком глядит на витязя пустыми глазницами. Михаил привстал и не целясь выстрелил снизу. Громыхнул и оборвался выстрел, между птицами расщепило оглоблю, и они шарахнулись в стороны. Вздрогнул дед, и звонко упала на кирпичное крошево пустая гильза.

— Что случилось? — обернулся Яран.

— Ничего, ничего, — успокоил Михаил. — Это я так.

Полугрифы-полуорлы перелетели на другую обочину, уселись на мертвой рогатой туше и затихли.

Дотошный Яран все-таки нашел мизерное отверстие, совсем незаметное, достал тесак, просунул в щелку лезвие и нажал на рукоятку. Что-то треснуло, оборвалось, они откинули крышку и увидели на дне ящика под прозрачным пластиком консервы, красочные обертки концентрата, легкие пластмассовые коробочки с вкуснейшей клетчаткой и биомассой-хлореллой. Михаил отшвырнул защитную крышку, неуверенно взял плитку концентрата, развернул обертку и фольгу и откусил от края. Все с любопытством смотрели на него.

— М-м-м! — произнес он и даже закрыл глаза. — Не испортилось!

Все разом набросились на содержимое спасительного ящичка, но Яран много есть не дал, сказал, что они и так сыты, ящик закрыл, а крышку придавил оружием.

У дороги приземлились еще три птицы, подбежали к первым двум и бросились в драку. Они громко щелкали горбатыми крючконосыми клювами, стараясь укусить друг друга за шею, отскакивали, нелепо расставив крылья, раздраженно каркали и дергали в пыли сочащуюся кровью мышцу растерзанной туши. Михаил заткнул уши, чтобы не слышать противный мерзкий хруст раздираемого сухожилия, но звук все равно проклевывался, тогда он схватил карабин. Снова захлопали выстрелы, и с щелчками стали выскакивать гильзы из щели на корпусе. Птицы, наконец, сорвались со страшным гомоном, взмыли в небо и исчезли за вершинами леса.