Дональд Уэстлейк - Дурак умер, да здравствует дурак !

- Сержант Сриз, фаммация.

- Мне не нужна фаммация, - сказал я. - Я хочу сделать заявление.

- Вы ошиблись номером, - сообщил он мне. - Не кладите трубку.

И принялся громко щелкать. Я отодвинул трубку подальше от уха, послушал отдаленные щелчки, а затем - и далекие голоса: подключился мужчина-телефонист, и мой приятель из фаммации велел ему соединить меня с отделом жалоб. Я с опаской прижал трубку к уху и после очередного короткого молчания услышал еще один новый мужской голос, который произнес:

- Сержант Сриз, дежурный.

- Я хочу сделать заявление, - сказал я.

- Преступление или правонарушение?

- Что?

- Вы хотите заявить о преступлении или вы хотите заявить о правонарушении?

- О похищении, - ответил я. - Полагаю, это преступление.

- Вам надо угол в розах, - сообщил он. - Не вешайте трубку. - И защелкал, давая понять, что говорить с ним дальше бессмысленно. Но я все-таки заговорил.

- Вы там все спятили, - сказал я тишине. - При желании можно похитить весь Нью-Йорк и запродать его Чикаго, а вы узнаете об этом только через неделю.

- Сриз, угол в розах слева.

- Что это такое?

- Угол в розах слева.

- Повторите еще раз, - попросил я, напрягая слух.

- Языка не знаете? - спросил меня очередной Сриз. - Вам позвать испаноязычного слева?

- Ах, уголовный розыск! - осенило меня. - Следователи?

- Не кладите трубку, - сказал он, и раздался щелчок.

- Подождите! - заорал я. Проходившая мимо молодая парочка шарахнулась от будки. Я видел, как они спешат прочь, всячески притворяясь, будто никуда не торопятся. Они так ни разу и не оглянулись.

- Мендес, уголь в срезах слива.

- Слушайте, - сказал я, но последующие десять секунд был вынужден слушать сам и выслушал общим счетом около миллиона испанских слов. Когда Мендес иссяк, я почувствовал легкое головокружение, но решил предпринять еще одну попытку. Я не говорю по-испански. Есть там у вас человек, который знает английский?

- Я есть та-кой че-ло-век и знаю па-англейске, - с дивной четкостью произнес Мендес.

- Да благословит вас бог, - сказал я. - Я хочу сообщить о похищении.

- Ког-да сие есть за-имело мес-то?

- Вчера пополудни.

- По-чем?

- Вчера днем некая Гертруда Дивайн была похищена из своей квартиры.

- Ва-ше имья, сеньор?

- Это анонимный звонок.

- Мы есть обязьяны запи-сывать ваше имья, сэр, сеньор.

- Нет-нет. На то он и анонимный. Я не скажу, как меня зовут, обезьяны вы или не обезьяны. Адрес мисс Дивайн - Западная сто двенадцатая, семьсот двадцать семь, квартира...

- Не наш учь-ясток.

- Прошу прощения?

- По-че-му вы зво-ните в наш учьясток, сеньор, сэр? Это событие за-имело мес-то на даль-нем се-ве-ре го-ро-да. Па-га-дите, я сое-диню вас к нуж-но-му учья-стку.

- Нет, не надо, - ответил я. - О похищении я сообщил и теперь кладу трубку.

- Сень...

Я повесил трубку. После этого испытания мне надо было немного отдохнуть и привести в порядок нервы, поэтому я прогулялся, миновал квартал и вошел в другую телефонную будку, откуда позвонил доктору Луцию Осбертсону, врачу дядюшки Мэтта, тому самому, который давал интервью "Дейли-ньюс". Дабы чувствовать себя в большей безопасности, я не хотел загодя оповещать его о своем приходе, поэтому, когда секретарша, или медсестра, или уж не знаю, кто, сняла трубку, я просто спросил, есть ли сегодня прием.

- С двенадцати до двух, - был ответ. - Имя, пожалуйста.

Я впал в панику, потому что не заготовил имя заранее. В отчаянии выглянув из будки, я увидел окружавшие меня со всех сторон магазины, открыл рот и произнес:

- Фред Нидик.

Фред Нидик? Ну и имечко. Я ждал, что моя собеседница вот-вот скажет:

"да бросьте вы" или: "ха-ха, очень смешно", или: "еще один пьянчужка". Но вместо этого она спросила:

- Вы уже были на приеме, мистер Нытик?

А вот к этому вопросу я подготовился и сразу ответил:

- Нет. Меня направил доктор Уилрайт.

Я действительно знал доктора Уилрайта, который каждый год в феврале вкалывал мне пенициллин, независимо от того, какой вирус меня поражал. Я чувствовал, что ни один врач не завернет без осмотра больного, направленного к нему другим врачом, даже если врач А сроду не слыхал о враче Б. (Как, по-вашему, в этом есть смысл?) Во всяком случае, медсестра сказала:

- Минутку, мистер Нытик, - и оставила меня страдать под гнетом присвоенного мною дурацкого имени, которое так легко исказить в пользу истины и в ущерб мне. Я испытывал ощущение неловкости и чувствовал себя не в своей тарелке до тех пор, пока медсестра не вернулась и не сообщила: Доктор может принять вас последним, в час сорок пять, если вам удобно.

- Час сорок пять. Да, спасибо.

- Час сорок пять наступит без четверти два.

- Да, я знаю, - ответил я.

- Некоторые путаются, - сказала медсестра и положила трубку.

Глава 19

Майнетта-лейн - это Г-образная улица длиной всего в один квартал, расположенная в самом сердце Гринвич-Виллидж. Улица очень красивая, над ней и поныне витает дух старого маленького Нью-Йорка, и, по сути дела, только здесь Гринвич-Виллидж еще похож на Гринвич-Виллидж. Остальные его кварталы куда больше смахивают на Кони-Айленд (за исключением Западной восьмой улицы, которая напоминает Фар-Рокэвей).

Я держал путь на Майнетта-лейн, потому что именно там проживал Гас Рикович.

Вы помните Гаса Риковича? Если верить "Дейли-ньюс", в тот вечер, когда убили дядюшку Мэтта, Герти ходила с Риковичем в кино. В газете не сообщалось, кто он такой, не говорилось, был ли он в квартире вместе с Герти, когда она обнаружила труп. Не упоминалось о нем и в последующих статьях. Но я хотел разузнать о Гасе Риковиче побольше, поэтому рано поутру заглянул в телефонный справочник (кого только там не найдешь) и выяснил, что этот человек проживает на Майнетта-лейн.

Он обретался в почерневшем от старости кирпичном доме, в квартире 5-В.

Я позвонил, подождал и, когда уже решил, что дома никого нет, послышался зуд. Я подскочил к двери и едва успел открыть ее.

Когда я поднялся на пятый этаж, дверь нужной мне квартиры уже была распахнута, и я увидел за ней квадратную гостиную, обставленную жалкой мебелью в стиле Армии спасения. Людей в поле зрения не было. Я робко остановился на пороге, выждал секунду-другую и постучал по открытой двери.

- Заходите! - крикнул чей-то голос.

Я вошел.

- Закройте ее, ладно? - продолжал голос.

Я закрыл.

- Садитесь! - гостеприимно предложил все тот же голос.

Я сел, и голос стих. Справа от меня, за сводчатой аркой, располагалось длинное помещение, погруженное в полумрак. Откуда-то оттуда донесся плеск воды и оживленное шуршание зубной щетки. Засим последовала бесконечная эпоха, ознаменованная звуками "гр-гл-гл-гр" весьма тошнотворного тембра, а потом такая же долгая эра плеска и журчания, словно где-то рядом в море зарождалась жизнь. Наконец послышались какие-то повторяющиеся хлопки: то ли появились первые пернатые, то ли кто-то вытряхивал полотенце.