Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Что с мамой? — спросил Андрей.

— Плохо, — сказал Коля.

Коля провел его через большую комнату, где на диване уже лежал, посапывая, его отец — непонятно, когда он успел заснуть, — из комнаты вели две двери: одна в спальню, где обитали Нина и Елизавета Юльевна, другая в комнату Коли. Дверь к маме была открыта, оттуда донесся стон, и Ниночка поспешила туда. Коля быстро подтолкнул Андрея к другой двери, закрыл ее за собой.

Комната Коли не изменилась, только была не убрана и казалась нежилой. Коля показал Андрею на стул, а сам сел на кое-как застеленную койку. На письменном столе лежали исписанные цифрами листы бумаги. Полка с книгами, такая знакомая, потому что Коля в свое время давал Андрею стоявшие на ней томики Буссенара и Жаколио, опустела и накренилась.

— Прости, — сказал Коля, — но так вот мы живем. Ты увидел меня в трудный день.

— А что с мамой?

— У нее подозревают рак, — сказал Коля. — Она мучается болями. Но, к сожалению, у нас нет возможности купить лекарств.

— Я постараюсь помочь, — сказал Андрей.

— Я не хотел просить тебя о помощи.

— Я поговорю с тетей Маней. У них в ведомстве есть деньги на такие цели.

— Ни в коем случае, — резко сказал Коля. — Лучше умереть с голоду.

— Что ты говоришь!

— Завтра весь Симферополь будет знать, что мы нищенствуем. Подумай, как это отзовется на Нининой судьбе.

— Ладно, — сказал Андрей, — подумаем. Расскажи о себе. Как твоя Альбина?

— Ахмет рассказал? — Коля насторожился.

— Он мне смешное письмо прислал.

— Ахмет все неправильно понял, — сказал Коля. — Он всегда был шутом и останется им. Но шутить можно за свой счет, но не за счет товарищей.

— Он ничего плохого не написал.

— По глазам твоим вижу, что написал! А мною руководило лишь чистое чувство, клянусь тебе!

Коля вскочил с койки. Старые пружины взвизгнули. Он подошел к окну и отодвинул в сторону горшок с засохшим цветком. Он молчал. Из соседней комнаты донесся стон, потом голоса.

— Тебе, который может пользоваться благодеяниями отчима, не понять, что такое безысходность, — сказал Коля наконец.

Андрей видел его широкую спину, небольшой, хорошо подстриженный затылок и тонкие, алые на просвет уши.

— Мне не к кому обратиться даже за сочувствием, — сказал Коля. — Ахмет ничего не поймет и будет смеяться… Я все потерял! И ты более других можешь презирать меня.

Почему-то Андрей подумал в тот момент о десятке, которую Коля так и не отдал Ахмету. Тетя Маня панически боялась любых долгов. Может, какой-нибудь из ее предков попал в долговую яму, может, она запомнила уроки, вычитанные из французских романов, но она была убеждена и убежденность эту передала Андрею, что порядочный человек скорее умрет, чем не вернет долг.

— Ты же понимаешь, — продолжал Коля, — что я не мог прожить в Петербурге на двадцать рублей, которые присылала мать?

— Не мог.

— Наш наивный друг Ахмет, который умудрился прокутить две тысячи за несколько недель, решил, видно, что я намерен сесть на шею Калерии Иосифовне.

— Какая еще Калерия Иосифовна? — спросил Андрей.

— Дама, у которой я снимал квартиру. Тебе я могу сказать: она была уверена, что я — сын барона и состояние моего отца велико. Она готова была отдать за меня Альбину. Но моя печальная тайна раскрылась, я был изгнан из числа претендентов.

— Ой, горе мое! Ну сделай что-нибудь! — закричала за стенкой мать.

— Пошли к Циппельману, — сказал Коля. — Больше сил нет терпеть.

Андрей был рад уйти.

Нина вышла их проводить и сказала:

— Коля, постарайся, я тебя умоляю, постарайся достать опия. Хоть несколько капель.

— Я спрошу у тети, — сказал Андрей.

Снег перестал, облака разбежались, но сразу похолодало и поднялся пронизывающий ветер. Они шли быстро и почти не разговаривали.

— Ты не был больше в Ялте? — спросил Андрей. Не хотел спрашивать, но вопрос сам сорвался с губ.

— Зачем? — спросил Коля. — И откуда у меня деньги для таких путешествий?

— И девушек больше не видел?

— О, далекое детство! — вдруг засмеялся Коля. — Я помню, как ты пытался уплыть с Лидочкой в Турцию. Какое это было светлое время!

Циппельман встретил их радостно. В кондитерской было жарко, круглый, с залысинами лоб Циппельмана блестел, как смазанный жиром.

— Какая радость! Вторая встреча. Вам понравился мой торт? Я сам его делал.

— Мы его будем есть с чаем, — сказал Андрей. — Вечером.

— Правильно. Это именно вечерний торт. А сейчас будем пить кофе?

— С коньяком, — сказал Андрей. — На улице такая погода.

— Именно что такая погода. Если бы я не был так занят, я бы обязательно сам выпил рюмочку. Я ужасно беспокоюсь за Фиру. Там в Керчи такие ветры, такие ветры!

Они сели в углу, за свой столик. Циппельман принес кофе, коньяк и фотографию Фиры с ее мужем, типичным громилой.

— Вы не думайте, что он грубый, — сказал Циппельман. — У него сердце ягненка.

В кафе вошли замерзшие реалисты. Циппельман побежал делать им чай с вафлями.

Резким театральным движением Коля поднес к губам рюмку и выпил коньяк, как извозчик пьет водку.

— Все время хочется напиться, — сообщил он. — Но я не хмелею.

Андрей отхлебнул кофе. Он понимал, что ему предстоит выслушать исповедь приятеля, втайне мечтая, чтобы случилось небольшое землетрясение, которое отвлекло бы Колю от рассказа. Но землетрясений в Симферополе не бывает…

— Я был слишком доверчив. — Коля поправил прядь, упавшую на лоб. — Я доверился судьбе. Чувство, которое я испытывал к Альбине, было настолько глубоким и чистым, а она сама тянулась ко мне, как лиана тянется к стволу…

Баобаба, чуть не подсказал Андрей и понял, что рискованность сравнений и заставила замолчать Беккера.

— Пальмы, — закончил фразу Коля и помахал пальцами Ципе, словно половому. — Еще коньяк!

Реалисты обернулись как по команде.

— Сейчас, Коля, — отозвался Циппельман, — одну минутку, мой мальчик.

Чем испортил все представление.

Коля смешался, вытащил бумажник с золотой монограммой, из него — маленькую фотографию-визитку смазливой девицы. Андрей понял, что это Альбина, Коля перевернул визитку. Там было написано мелким и аккуратным почерком:

«Дорогому Николаю на добрую память о наших встречах.

— Красивая, — сказал Андрей. Ему приходилось так рассматривать фотографии младенцев, которые таскают с собой бабушки — приятельницы тети Мани, но фотографию возлюбленной ему показали впервые.