Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Мы оба решили.

— Решили вы и своей женской силой, силой молодой самочки, убедили Андрея, который без вас никогда бы такого не сделал.

— Но ведь он со мной!

— Мне нравится ваш характер, — сказал Теодор. — Мы с вами еще славно поработаем.

— Вам пора идти?

Теодор взял в левую руку сверток с портсигарами, правой — руку Лидочки и, низко склонившись, поцеловал ее. Лидочка чувствовала себя неловко, будто она предала этого человека.

Теодор сказал:

— Не провожайте меня, на дворе мороз.

Он вышел из дома, все еще держа сверток в руке. Лидочка хотела сказать ему, чтобы он спрятал портсигары в мешок, но потом подумала, что его заботы слишком далеки от нее. Пускай несет, как хочет. И в ней не было раскаяния.

Она проводила Теодора до двери. Еще только-только светало — морозная синь сразу ворвалась в сени.

— Закрывайте дверь, простудитесь! — Это были последние слова Теодора.

Через час проснулся Андрей.

— Отдала? — спросил он.

— Да, мой милый.

— Вообще-то жалко.

— Очень жалко?

— Нет, не очень.

Андрей пошел мыться.

— Интересно, — сказал он за чаем, — Ахмет сегодня отвоюет Джанкой?

— Я очень на него надеюсь, — сказала Лидочка. — От этого зависит, сможем ли мы уехать.

— Я верю в Ахмета, — сказал Андрей. — И надеюсь, что через неделю я уже буду в университете, а ты в училище.

— Мы как три сестры: в Москву, в Москву… — улыбнулась Лидочка. — Принеси дров, а то печка холодная. Чего теперь их беречь.

Андрей накинул тужурку и пошел на улицу, а Лидочка осталась в странном, неприятном предчувствии скорой беды. Неужели Ахмет не победил? Или мама уехала из Одессы?

Вернулся Андрей.

— Погляди, что я нашел на дровах, — сказал он.

И Лидочка поняла, о чем предупреждало ее предчувствие: Андрей держал на ладони развернутый белый сверток, а в нем один на другом лежали два портсигара.

Андрей положил портсигары на стол:

— А он хитрый, ведь выкидывать мы не станем!

— Андрюша, милый, ты не прав! Давай выкинем! Сейчас же — или жалко, оставим в этом доме, в подполе — никто не найдет. Если увидим Теодора, то скажем ему, где искать.

Андрей кивнул, вроде бы соглашаясь, но он был не уверен в том, что оставит портсигары в Симферополе. К нему возвратилась радость и надежность существования, словно ему, герою американского Дикого Запада, кто-то вернул верного иноходца… теперь берегись, коварный шериф!

Они больше не говорили о портсигарах. И Лидочка даже не стала спрашивать Андрея — взял он их с собой или оставил, как договаривались. Ей казалось, что, если она станет от них избавляться, они появятся вновь, как неразменный пятак…

Колю Беккера они больше не видели — когда Андрей зашел попрощаться к Нине, она сказала, что Коля ушел еще на рассвете. Глаза ее были красные, распухшие, она находилась в таком глубоком горе, что Андрею было стыдно: ведь он не один!

Вечером прискакал нарочный. Джанкой был взят татарскими эскадронами и бронепоездом Ахмета Керимова. Мокроусов с феодосийцами бежал в степь. Ночью отходит литерный поезд в Киев.

Они приехали на вокзал в уговоренное время и думали, что поезд стоит где-то на дальнем пути и к нему проходят на цыпочках, повторяя пароль.

На самом деле поезд стоял у главного перрона и его штурмовали толпы людей различного звания. Весь Симферополь знал о поезде, и никто не был уверен, что после него будет еще много других. Эскадронцы Ахмета смогли втиснуть Берестовых в вагон. К счастью, вещей у них было мало.

Джанкой поезд прошел без остановки, зато долго стоял у Турецкого вала, будто не решался переправиться через Сиваш. Только утром он не спеша выполз в украинскую степь. Степь была покрыта тонкой непрочной снежной простыней. Ветер рвал ее и пытался смять, затыкая снегом овраги. Было пасмурно, студеный ветер гнул вершины тополей. В вагоне было душно, шумно, но уютно, как уютно птенцам в переполненном гнезде.

Впереди был Киев — столица вольной Украины, а потом Москва.