Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн
Мои пальцы сжимаются в кулаки.
– Я пропитана солью, Тимей. – Я намеренно опускаю его титул. – Я никак не могу лгать. – Я облизываю губы, делая вид, что вкушаю еще больше минерала правды, который на самом деле только усилил мою ложь. – Я признаюсь, что ударила дворянина башмаком, потому что он пытался покалечить невинное морское существо. Прости, если я забочусь о зверях больше, чем о людях.
– Коварная дрянь. – Румянец маркиза становится темно-бордовым.
– Воздержитесь от клеветы, маркиз! – ревет Катон.
– Она назвала меня…
– Чистокровным. – Челюсть Катона напряжена, я вижу биение нерва. – Вряд ли это оскорбление.
– Я требую, чтобы о ее преступлении немедленно доложили королю!
Катон молчит, все еще борясь со своим гневом, из-за чего его черты обостряются. Он очень, очень зол на меня, но это ничто по сравнению с тем, как отреагирует Нонна, когда услышит о моем полуночном заплыве.
– Клайд! – Спрайт Тимея подпрыгивает. – Отправляйся в Изолакуори и доложи…
Катон поворачивается к мужчине:
– Вашему спрайту отрубят крылья, если он проникнет во дворец, не получив аудиенции.
Спрайт отскакивает с шипением, и эхо разносит его по каналу.
Тимей скрещивает руки на груди.
– Моя лодка серьезно пострадала. Мои шелковые подушки промокли в промозглой воде канала. Я ожидаю, что она покроет все расходы.
На этот раз шиплю я:
– Я ничего не делала с вашей лодкой.
Тимей прищуривается:
– У тебя голубые глаза, девочка. Не притворяйся, что не использовала свою магию, чтобы заставить змея напасть на меня.
– У меня нет магии. – Я убираю мокрые волосы с лица, чтобы он мог увидеть форму моих ушей. – Я не чистокровная, как вы, сэр.
– Полукровки владеют магией.
– Не все из нас.
– Ну, ты кое-что сделала. Я не врезался в насыпь из-за…
– Ты сам использовал магию.
– Чтобы защитить себя! Что позволено. Кроме того, как все заметили, я чистокровный маркиз, и у нас есть право использовать магию так, как нам заблагорассудится.
Катон вздыхает:
– Фэллон…
– Клянусь, я не использовала магию.
– Независимо от того, сделала ты это или нет, scazza, я хочу, чтобы король услышал о том, что ты предпочла паразита своему ближнему. И я требую два золотых за замену обивки и починку поврежденного корпуса.
Я бледнею, потому что у меня нет таких денег. О боги, во что я вляпалась?
Я осматриваю затемненные дома и мощеные улицы в поисках обожженного лица с молочными глазами. Пожалуйста, Бронвен, поддержи. Пожалуйста, помоги.
Но здесь лишь Катон, который начал торговаться с дворянином о цене ремонта и снизил сумму до одного золотого. Ни один слепой прорицатель не вмешивается, чтобы спасти меня.
После того как сумма оговорена, Катон направляет свою лодку ко мне и жестом приглашает меня сесть.
– Я могу дойти…
– Залезай сейчас же, Фэллон. – Его лицо и тон голоса подобны камню.
Тимей наблюдает за мной, скрестив руки поверх своей дорогой одежды. Вырез на ней такой глубокий, что он сам выглядит как шлюха. Я удивлена, что он не потирает ладони.
В тот день, когда я стану твоей королевой…
Бросив на него взгляд, в котором, надеюсь, отражается все мое презрение до последней капли, я принимаю протянутую Катоном руку и запрыгиваю в лодку.
– Куда мы? Во дворец или ко мне домой? Знаешь что? Давай во дворец. – Я бы предпочла встретиться лицом к лицу с королем, чем с бабушкой.
Уголок рта Катона приподнимается.
– Убери улыбку. Я знаю, что она и тебя пугает, – бормочу я.
Катон фыркает.
Пугает и завораживает его.
На мгновение я задумываюсь, какой была бы жизнь с мужчиной в доме. Не просто с мужчиной… с Катоном.
Неплохой, решаю я.
Если бы только у Катона хватило смелости пригласить ее на свидание… Но, при его молодости и положении, сомневаюсь, что Нонна приняла бы его ухаживания.
Я прикусываю щеку изнутри и надеюсь, что она скормила мое подаренное платье океану, чтобы мне было чем бить, когда она разъярится. А она разъярится. Надеюсь, ее гнев не заставит лозы глицинии разрушить стены нашего дома, потому что, как бы сильно я ни любила смотреть на небо, мне нравится иметь крышу над головой.
Размышления о разваливающихся домах приводят меня к мыслям о Тимее, а от него – к мысли о Катрионе и растущей стоимости за девственность.
– Маркиз уточнил, сколько времени у меня есть для выплаты долга?
– Я взял на себя смелость договориться о ежемесячных платежах.
– Из…
– Из десяти серебряных монет.
Мои глаза распахиваются.
– Десять серебряных монет в месяц? Я получаю две в таверне. – И на одну покупаю еду, а другую откладываю на случай чрезвычайных ситуаций вроде ремонта дома или починки одежды и обуви.
Кстати, об обуви… Я смотрю на свои босые ноги, понимая, что башмаки, которые я потеряла сегодня вечером, были моей единственной парой.
Слова Катрионы проносятся у меня в голове, одновременно заманчивые и отвратительные. В конце концов отвращение к возможности потерять невинность с каким-то незнакомцем побеждает возможный соблазн. Я отказала Энтони не для того, чтобы в итоге раздвинуть ноги для кого-то кроме Данте.
Но что, если Данте предложит самую высокую цену?
Вслед за этой мыслью приходит отрезвляющая: что, если самую высокую цену предложит командор? О, с какой радостью этот мужчина причинил бы мне боль и унизил меня.
Я не могу так рисковать. Не говоря уже о том, что сама мысль, что Данте заплатит мне за секс, – невыносима. Как я могу стать кем-то, достойным быть королевой, его королевой, если веду себя как изгой?
Я никогда не думала о воровстве, но не представляю, как смогу заработать десять серебряных монет в месяц. Полагаю, я могла бы найти вторую работу.
– Сколько зарабатывают солдаты? – я размышляю вслух.
– Женщины не могут быть солдатами.
– Верно. Потому что мы идем на поводу у наших прихотей.
Катон косится на мое промокшее платье.
Отлично.
– Признаю, что сегодня вечером я действовала немного импульсивно, но по крайней мере я действовала. Можешь ли ты представить, как я использую эти стремительность и мужество в бою?
Катон с трудом сдерживает улыбку:
– Мне было бы жаль армию противника.
Я ухмыляюсь:
– И твоих товарищей по батальону.
Улыбка становится шире, но затем тает, потому что мой голубой дом находится в пределах видимости и здесь не так темно, как должно быть этим поздним вечером.
Глава 18
Когда гондольер причаливает судно, Нонна – все еще в своем дневном платье под шалью – выглядывает из окна
