Александр Щеголев - Ночь, придуманная кем-то

Не теряя времени, Александр выбрался на волю. Если честно, ноги дрожали. Если честно, руки тоже. Сотрясаемый снизу доверху чем-то, что было неизмеримо сильнее его, он добрался до дверной ручки...

В комнате целовались. Правда, сразу прекратили. Мама смешно скакнула в сторону, а мужчина, солидно покашливая, зачем-то начал проверять карманы.

- Вот, познакомьтесь, - с готовностью заговорила мать. Голос у нее получился придавленным, неловким. - Это Сашуля, а это... Это Адам Олегович.

Мужчина скользнул по мальчику пустым рыбьим взглядом. Тот попытался вежливо улыбнуться в ответ. Мать вдруг засуетилась:

- Ребята, давайте чай попьем. Очень хорошо, очень. Адам Олегович, вы пока посидите, я сейчас, только поставлю чайник... Сашуля, не стой столбом, доставай все из холодильника.

- Что - все?

- Не паясничай! - жалко вскрикнула мать. - И развлекай пока Адама Олеговича. Я сейчас...

- Никто не паясничает! - оскорбился мальчик. - Я лучше сам чайник поставлю. Могу новую заварку заварить, если надо.

Он вышел первым, испытав неописуемое облегчение. Дрожь почти отпустила. Только страх остался - самую чуточку, вполне терпимо. Когда он включал на кухне свет, из комнаты вырвалась мать. Она стрелой пронзила коридор, на ходу разворачивая передник.

- Сашуля, не удивляйся, это и есть тот человек, - сообщила она, отразив вспыхнувшую лампочку в сумасшедших глазах. - Умоляю, будь умницей, веди себя хорошо. Я тебя умоляю.

- Чего ему надо?

- Ну... Мириться, наверное, приехал, прощения просить... - она схватила со стола сковородку, подошла к раковине, включила воду. Потом вернулась и бросила сковородку обратно, растерянно озираясь. - Подожди, что я делаю?

- Сядь, - сказал ей Александр. - Сядь, и посиди.

Она послушно опустилась, глядя на сына с собачьей надеждой. К счастью, мимо табуретки не промахнулась. Александр быстро произвел необходимый набор действий: заполнил алюминиевую емкость водой, зажег газ, освободил заварочный чайничек от коричневых помоев. Воды налил немного, чтобы вскипела побыстрее. Мать молчала и не двигалась - нелепая суета покинула ее, оставшись в комнате... Тогда мальчик решился. Удерживать этот проклятый вопрос, рвущийся из обессилевших легких, больше не было причин. Если не сейчас, то когда же?

- Мама, - позвал он, концентрируя взгляд на синих лепестках сгорающего газа. - Дядю Юру ты убила, да?

Сзади ничего не произошло. Был только звук - взвизгнула сдвигаемая табуретка. Оглянуться он не смел. Ждал, ждал, ждал. Что там - сзади? Стыд, страх, злоба? Что ему выдохнут в затылок?.. Он все-таки заставил себя повернуться.

Сзади было нормальное удивление:

- Боже, Сашуля... Что с тобой, зайчик?

Удивление и страдание - в глазах, в руках, в голосе. Она шагнула к сыну, обняла, прижала к себе, пугливо поглаживая его по затылку. От ее свитера мерзко пахло табаком.

- Со мной порядок, - ответил Александр и высвободился. - Знаешь, я ведь нашел у тебя... в сумке, где босоножки.

Она поняла сразу:

- Ах, вот ты о чем... - и тут выяснилось, что из страдающих глаз ее течет. И что губы ее трясутся, что лицо ее расползается, плывет, теряет форму.

- Ну, мама... - шепнул мальчик. - Ну, не надо...

- Неужели ты серьезно думал, будто бы я... - пробормотала она. Милый мой, родной мой... Как я могла? Он же... Он же был... Неужели ты не понимаешь, неужели?..

Она плакала. Тихо, скудно, и потому особенно мучительно. Предательская влага ползла по ее щекам, скапливаясь в морщинках возле губ. Из носа тоже потекло - она машинально утерлась передником. Невыносимо... Мальчик забрался обратно в ее руки, начиная потихоньку всхлипывать сам.

- Мама, ну откуда оно взялось-то?

- Все, хватит, - сказала она решительно. - Распустила нюни, как девчонка. Ты извини меня, Александр... - и, отодвинув сына с дороги, шагнула к плите. Чайник уже гудел, готовясь ударить во все стороны струями пара. - Я сразу хотела показать тебе тот пакет, потому что ничего не поняла... Но когда ты мне про Игоря рассказал, я очень испугалась. Ты ведь догадался, что в нем лежит?

- Само собой.

- Он был закопан под общей вешалкой. В прихожей, в нише возле выхода, ты еще там когда-то в прятки любил играть. А когда меня Адам Олегович... когда я от Адама Олеговича сбежала, то впопыхах оставила у него тапочки. Вот и полезла под вешалку за старыми... Оно там хорошо было спрятано, в этой свалке, я нашла только потому, что ужасно злилась. Все по полу раскидала. Потом убирать пришлось...

Чайник забренчал крышкой, напоминая о своем существовании. Мать выключила газ и закончила мысль:

- В общем, ума не приложу, как быть. В милицию сдать, что ли? А вдруг действительно Игорь... - она чуть не заплакала вновь. Однако удержалась. Ладно, утро вечера мудренее. Побежали скорей, Адам Олегович, наверное, скучает один. Ты только не умничай с ним сверх меры, договорились?

Торопливо схватила чайные принадлежности и покинула кухню. Александр - за ней. А куда ему было еще идти?

Впрочем, гость отнюдь не скучал. Он метался по комнате, как лев в зоопарке, и нервно курил. Воздух успел пропитаться табачным дымом насквозь. Мерзкий запах. Точно такой же, как у маминого свитера.

- Совсем обалдела! - зарычал он. - Где тебя носит?

- Чай... - мгновенно растерялась она.

- Да иди ты со своим чаем! Дома попьем, если хочешь, - он остановился на мгновение у окна, вглядываясь в ночную тьму. - Тут что, двор? Зря я машину на проспекте бросил, надо было во двор загнать, не сообразил... Смотри, дура, лишимся из-за тебя нашего "Жигуля"! Знаешь, как теперь прут? Ого! Днем угоняют, сволочи, вместе с водителем.

- Адам Олегович, - еле слышно выговорила мать, перемещая загнанный взгляд с одного мужчины на другого. - Я вас умоляю...

- Давай, давай, собирайся, - уже мирно предложил гость и широким жестом выбросил окурок в форточку. - Простил я тебя, давно простил, - и внезапно подмигнул мальчику. - Сынок, ты, главное, не обижайся. Я твою мамашу... это... очень хорошо отношусь. Прогнал ее сегодня сгоряча и сразу пожалел. А теперь вот... - он снова закричал. - Да одевайся ты, что глазами хлопаешь! - и закашлялся.

Мать задвигалась, как сомнамбула, выволокла на середину комнаты неразобранную сумку, принялась искать на вешалке плащ - не выпуская чайник из застывшей руки. Даже смотреть на нее было неудобно. Мужчина, конечно, не стерпел:

- Да убери ты кипяток! Ребенка ошпаришь!

Она поставила чайник на диван, прямо на покрывало. Сразу стало легче, и через шесть секунд общество в полном составе освободило помещение. Сумку нес Адам Олегович.

- Понимаешь, сынок, - объяснял он по ходу, ничуть не сдерживая свой широкий бас. - Она мне сказала, что газетку можно и на службе почитать. Ох, не знаете вы, какая у меня служба! - мгновение в нем клокотала пережитая обида. - Они же ненавидят меня, толкутся целый день в кабинете. А вы говорите, газету... - гость остыл вместе с последним многоточием.