Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

— Нет, не надо… Всё ясно и так. Кроме, пожалуй, единственного момента: вы спасаете меня для того, чтобы я отныне работал на вашу фирму? Чтобы искал для вас эти чёртовы царские червонцы?

— Совершенно нет,— ответил Горин.— Дело в том, что в своё время ваш сигнал из Парижа поступил именно ко мне, и будь моя воля, я бы оставил его лежать под сукном - не верю я ни в какие сокровища, и всё тут! Даже если они действительно существуют - не нужны они. От них, извините, только беззаконие и геморрой. К сожалению, замылить эту “царскую” тему мне не удалось, и она ушла по инстанции к моим менее скромным коллегам.

— Но тогда выходит,— и с этими словами Майкл начал столбенеть, поражённый внезапным озарением,— тогда выходит, что всю эту операцию вы затеяли ради моего спасения?! Прослушка, агенты… За что мне такая честь?

— Бросьте, вы тут ни при чём! Хотя по-человечески вас жалко - как никак, мы с вами когда-то одной стране присягали, и предательства за вами нет. Кстати, мы подняли по вам старые афганские архивы - так вот, тот старший лейтенант, который отправил вас к душманам за лучевой антенной, был негодяй и активный участник зарождавшейся трансграничной нарокоторговли. Правда, должен признаться, сегодня этот человек занимает умопомрачительные должности… Но вы не волнуйтесь, к вам претензий никаких.

— Спасибо. Но вы всё равно не ответили - отчего ради меня столько людей и усилий?

— А вот именно этого вам знать не положено. Просто есть работа, которая идёт своим чередом, и коль скоро представилась возможность вам помочь - мы помогли. Кроме того, нас немного покоробил и даже обидел тот символизм, которым кое-кто в Москве намеревался сопроводить вашу смерть.

— Какой ещё символизм?

— Вас решили убить на том же самом месте, где в тридцать седьмом году застрелили Игнатия Рейсса. Лозанна, поворот на Шамбланд - такие совпадения просто так не случаются. Можно по разному относится к той истории, но ясно, что оппоненты захотели бросить тень на меня и моих товарищей. Пробудить, так сказать, тени произвола, которые лично мне глубоко несимпатичны и противны. И им,— тут Горин взглянул на помощников,— я думаю, что тоже.

Услыхав эти слова, помощники Горина, до сего момента хранившие гробовое молчание, едва заметно улыбнулись.

Воспользовавшись паузой, Майкл ещё раз постарался прокрутить в мозгу все мыслимые и немыслимые варианты действий и результаты своей судьбы. И как ни желал он обратного - был вынужден согласиться со всем, о чём только что поведал ему этот странный полковник, в котором неизжитый советский службизм столь необычным образом сочетался с натурой возвышенной и неожиданно утончённой.

Улыбнувшись вымученной улыбкой, Майкл протянул Горину свою руку, чтобы попрощаться.

— Спасибо вам за всё. Теперь, если возможно, я хотел бы забрать телефоны и добраться до автомобиля.

— И куда потом?— поинтересовался полковник.

— В офис, а затем - домой. Или сразу домой.

— Убедительно не советую. Гарантирую, что прибыв в Женеву, до утра вы не доживёте.

— Понимаю… Но тогда как мне быть?

— Могу предложить вам только один путь - уезжать отсюда немедленно. Готов организовать для вас паспорт и безопасный транзит. Что касается мобильных устройств, с помощью которых британские спецслужбы отследили вас в Париже,- то я бы от них избавился и даже не пытался сохранить и перезаписать любимые файлы - ведь шпионские скрипты, если к вам их прицепили, крайне сложно удалить.

— Понимаю. И куда же мне тогда?

— Можете эмигрировать в любую тихую небогатую страну с тёплым климатом, где любят селиться пенсионеры среднего достатка. Ведь кое-какие деньги, очевидно, у вас остались. Можете вернуться в Россию. Мы сделаем так, что вас в Москве никто не узнает. Кроме - если захотите - вашей старенькой мамы, которая жива, и для которой ваше воскрешение из мёртвых сделается величайшей радостью в жизни.

Майкл не стал спорить. Через несколько минут полицейский фургон уже уносил его в сторону Невшательского озера. Там, в пустынной роще, все пересели в специально поджидавший автомобиль, который к вечеру доставил Майкла на конспиративную квартиру в пригороде Базеля.

Когда бурные события этого дня улеглись, и Михаил Львович, вконец подрастерявший свой прежний неизменный лоск международного финансиста и баловня судьбы, остался на ночь один в пустынных и немного запущенных без хозяйской руки казённых апартаментах, он поймал себя на мысли, что впервые за многие десятилетия не думает о делах и деньгах, а глаза полны по-детски светлых и живых слёз.

Что же касается полковника Горина, то тот, убедившись, что организованный на следующий же день вылет горе-агента в Москву завершился успешно, лишь позавидовал новоявленному пенсионеру, чтобы в нечастые свободные минуты вновь продолжать считать годы, остающиеся до собственной отставки.

*

Как только Фуртумов понял, сколь гениально англичане его переиграли, совместив собственную операцию прикрытия восточных миллиардов с его, Фуртумова, розысками источника по царским вкладам - причём переиграли красиво и дерзко, заставив не просто поверить, что источник никуда не годится, но и сподвигнув на его ликвидацию руками балканских наркоторговцев - чему сам Фуртумов, понятное дело, противился, однако советники в один голос сумели на том настоять,- а теперь, в довершение всех бед, куда-то пропали, точно испарились, и источник, и все взаимодействовавшие с ним контактёры,- он хотел застрелиться.

К чести Геннадия Геннадьевича, это было лишь минутное помутнение, произошедшее наедине с собой. Он быстро взял себя в руки, мобилизовался и внушил себе, что никто из окружающих не только не увидит его смятения, но вскоре он всех заставит стать свидетелями его правоты, предусмотрительности и профессионального мастерства.

Действительно, разве можно было считать неудачей фиаско с поиском источника, который, скорее всего, ничегошеньки толком и не знал, если сохранялась возможность разыскать непосредственно тех, кто намеревается получить или уже получил доступ к царским капиталам? Конечно, вторая задача сложнее первой ровно во столько раз, во сколько Россия больше Швейцарии, но разве это сможет его, Фуртумова, остановить?!

Помимо уязвлённого самолюбия, была у Геннадия Геннадьевича и ещё одна неафишируемая причина для того, чтобы биться в этом вопросе не на жизнь и идти до конца: ловкий и циничный перехват англичанами “восточных денег”, о которых уже знали все, кто по долгу службы должен обо всём знать, по слухам вызвал недовольство его работой наверху, и следующего крупного провала ему, очевидно, было не пережить. Результаты же текущей работы его ведомства, связанные с вылавливанием в мутных водах мировой финансовой системы примитивно-шаблонных транзакций отечественных мошенников, взяточников и коррумпированных казнокрадов, считались чем-то повседневным и не сильно впечатляли.