Алекс Норк - Еще не вечер

— Там за церковью могила его младшего брата. В прошлом он профессиональный военный. В первую кавказскую войну служил командиром роты разведбатальона.

Сделав вступление, пожилой человек помолчал немного…

— Да, приходит ко мне, помнится, пять лет назад — это когда они с братом полного благополучия уже добились — приходит на исповедь. Опыт у меня большой, сразу чувствую — с тяжестью на сердце пришел. Спрашиваю о грехах, говорю о спасительном покаянии, но понимаю — не то, он слушает лишь из уважения к сану. Говорю просто тогда: «расскажи мне о самом главном». — Настоятель повернул голову к церкви… или туда, где за ней находилась могила. — Рассказывает: проверяли горное поселение, убедились, что нет там боевиков, и стали себе уходить спокойно. Выскакивает вдруг мальчишка лет четырнадцати и дает им в спины из автомата очередь — убивает одного наповал. Кто-то из бойцов поблизости подскочил, выбил у него автомат — ну и поставили сразу к ближней стенке, — священник прерывисто вздохнул, качнул головой, словно сам видел ту сцену. — Сбивчиво дальше пошло: почувствовал, говорит, сейчас случится непоправимое; и такие слова: «шар земной перевернется, я должен его удержать…» В общем, дал команду — расстрел отставить. Бойцы, сказал, так взглянули, что сейчас самого убьют… но зубы стиснули, подчинились. Только не простили они ему, и уже «на гражданке», при ежегодной встрече, спрашивали: «Как твой-то сейчас — кого убивает, взрывает где?» — священник, переживая, снова вздохнул. — Смотрит он на меня, спрашивает: «Батюшка, правильно я поступил?» — сильное его мужское лицо, и по нему слезы текут.

Виктор знал, как утаскивала людей за собой война — и афганская и кавказская — делала из нормальных людей преступников, наркоманов, а больше всего — гробила алкоголем, поэтому не удивился окончанью истории, хотя горькое это неудивление.

— Вернулся из Москвы после очередной такой встречи в День десантника и сорвался в последний уже запой.

Страшно, отвратительно, и не война, конечно, тут виновата, а люди эти — «власть предержащие», и никто из них пока даже морально не осужден. А трагичней всего, что все эти малые и большие «власть предержащие» — дети народа, ну не хочет народ строгостей к собственным детям!

Священник тронул его за плечо.

— Подвезти?

— Пожалуй что подвезите.

Лимузин черный на малой скорости возник у бордюра, но без сопровождения.

Или не сюда?

Сюда, прополз дальше и остановился у главного входа.

Фигура, в черном костюме, возникла из передней дверки и проворно открыла заднюю.

Появилась другая фигура — в костюме светло-сером, модной блестящей ткани.

Комплекция очень внушительная.

Виктор занял место в должностном кресле, взглянул еще раз на имя-отчество на листке перекладного календаря — Зубакин Борис Григорьевич.

Через полминуты секретарь доложила о посетителе, и в кабинете оказался тот самый крупный мужик, но не толстый — сбитый, сильной породы.

Прокурор поздоровался и показал рукой на кресло напротив.

Мужик, усаживаясь, назвал имя-отчество и начал очень конкретно:

— Я в связи с убийством священника нашего. Понимаю, что материалы следствия находятся в режиме неразглашения, но и вы понимаете, что я могу оказать реальную помощь, особенно если буду действовать не вслепую. Чем вы, так сказать, рискуете? — он подождал, давая прокурору подумать. — Вы же понимаете, что запретить заниматься своим расследованием мне не можете.

— Правильно трактовать ваши слова так, что вы готовы при успешном сотрудничестве предоставить нам живых преступников, а не трупы?

— О-ой…

— Вот-вот.

— Да зачем вам они живые?

— А кто даст показания на заказчика?

— Вот вам как раз не дадут. А нам дадут. Потом спросим с заказчика.

— Борис Григорьевич, вы ведь давно уже мирный строитель.

— А я и раньше… вы спросите у старых служащих прокуратуры — хоть один случайный человек, когда у нас тут разное творилось, пострадал?

— Спрашивал.

— Ну вот.

— То есть предлагаете мне самосуд, с пытками, да?

— А кого жалеть-то! — лапа в полтора нормальных размера вскинулась с ручки кресла и сжалась в кулак. — Вы же этих тварей знаете не хуже меня!

— Ваш брат бы эту идею поддержал?

Человек, напротив, отчетливо вздрогнул, глаза на миг уперлись в прокурора, потом ушли в сторону…

— Давайте не будем.

Посидели молча.

Молчание — как нейтральная полоса между ними, Виктор понял, если сделает сейчас первый шаг, другая сторона тоже пойдет навстречу.

— Расскажу вам всё, что есть по следственным данным.

Прокурор разглядывал визитную карточку, оставленную недавним гостем, и обдумывал самый конец разговора — про лес с дурной репутацией, который так и стоит нетронутым под застройку. Он спросил в лоб — почему тот отказался от своих планов и какой у них был конфликт с газетчицей Шестовой?

Ответ услышал откровенный и неожиданный: позвонил из Москвы один очень авторитетный человек, прозвучало — «из нашей среды», просил с Шестовой не вязаться и лес некоторое время не трогать.

Интересное вырисовывалось — что это за патрон у милой Маши на самом высоком криминальном уровне? И почему опять лес?..

Надя спросила, пускать ли Владимира.

— И будь любезна, сделай нам чаю.

Молодая физиономия выражала энтузиазм, прокурор ждал победного рапорта, но помощник сначала тактично поинтересовался, как прошла встреча с Зубакиным.

— Ничего пока существенного.

— А насчет Черного леса, конфликта с Шестовой?

В глазах прокурора вдруг явилась задумчивость…

— Виктор Сергеевич?

— А? Потом расскажу. Давай, сперва, свою информацию.

— Выяснил уже, что мобильный телефон записан на хозяина ресторана. На его имя выданы два номера, один давно…

— Как давно?

— Ну, несколько лет назад.

— Второй — три месяца назад, это практически совпадает с появлением нашего клиента в ресторане и началом квартиросъемки.

— Распечатка звонков по этому телефону?

— Разумеется. Я ее проработал, там все очень просто: связь у него была только с хозяином ресторана, и с каким-то номером в Китае, точнее — в Пекине. Да, еще с владельцем съемной квартиры.

— А последний звонок?

— В девять вечера предыдущего дня, когда он не появился в ресторане и не был уже на квартире. Вернее так, где-то в половине девятого у него была созвонка с владельцем квартиры, помните, я вчера рассказывал…

— Помню, да.

— Вот, а в девять, последний звонок — в Пекин.

— Постой, — прокурор пощелкал в воздухе пальцами. — Это что получается?