Шкатула Лариса - Маленький дракон с актерского факультета

– Вижу! - сухо отозвался первый. - Подержи-ка голову женщины, я дам ей укрепляющий напиток.

Екатерине приподняли голову и что-то влили в рот. Пора было приходить в себя, иначе она захлебнется этой обжигающей жидкостью, похожей на коньяк.

Она открыла глаза, придав им как бы невольно томное выражение. Красивый молодой мужчина в белоснежной чалме и белом одеянии, похожем на парадный китель морского офицера, с изумлением уставился в её глаза, прикрикнув на другого мужчину, глазеющего на неё с открытым ртом:

– Отвернись!.. О, пэри, как лучезарны глаза твои! Синие, подобные небу! Такие я мог видеть только во сне... Снизойди, сообщи мне твое имя.

– Гюзель, - прошептала она.

– Гюзель, - повторил он и поднял взор кверху, как бы в состоянии наивысшего блаженства. - Гюзель. Красивая. Да будет благословенен тот, кто дал тебе такое подходящее имя!

"Интересно, - думала Катя во время его многословной речи, - они все так велеречивы? Конечно, женщина любит ушами, но если она подолгу лежит на земле..."

Она сделала вид, что пытается приподняться.

– О, нет, нет, лежи, - он осторожно коснулся девушки, укладывая её на землю! - и крикнул, как она поняла, слуге. - Позови на помощь Цырена. Захватите носилки и бегом обратно!

– Мой муж, - как бы с усилием проговорила Екатерина, заметив, как разочарованно вытянулось его лицо, - тысяцкий Садыбай...

Теперь в глазах мужчины мелькнула неприкрытая радость, которую он тут же постарался спрятать. Значит, Садыбая он знал. И знал, что тот погиб. Никакого подозрения её слова не вызвали. Только удовлетворение, что эта красавица теперь ничья.

– Я разыскиваю его... Много дней... На нас напали кипчаки. Старшая жена... Она погибла, а мне удалось спрятаться. И ночью бежать...

В его глазах появилось восхищение: ханум - такая отважная женщина!

– Прекрасный облик, что тебя сразил,

Весь этот мир от глаз твоих закрыл...

Ты душу ей отдашь. Ты без боязни

Из-за неё себя подвергнешь казни

стихи Саади (1210-1292)

Катя сделала так, что лицо её побледнело, вызвав беспокойство у того, кто был врачом Ежели ты врач, врачуй, а не разливайся соловьем! У женщины муж погиб. Лучше подумай, как ей поделикатнее об этом сказать. Стихи он, видите ли, читает!..

– Бедная женщина, - засуетился между тем врач. - Но не волнуйся, ты попала в хорошие руки. Я - личнй врач самого барса степей, великого Джэбэ. Мое имя Тахаветдин. Ты обо мне не слышала?

Екатерина опустила ресницы в знак того, что слышала. Врач оживился.

– Тот человек, ваш слуга? - тихо спросила она.

– Слуга, - презрительно махнул рукой врач. - Он - глуп, как дерево. Да что я - зачем же оскорблять дерево? Ахмед - турок, я купил его на базаре. В жаркие дни он носит за мной зонт. Мой господин иногда приказывает мне лечить его любимых воинов. Что поделаешь, искуснее врача нет во всем войске Бату-хана!

"Неужели мужчине перед женщиной нужно обязательно хвастаться? - думала Катерина, наблюдая за врачем сквозь прикрытые веки. - Сколько ему лет? Двадцать четыре, двадцать пять..."

– Господин! - она спохватилась, что совсем забыла про Антипа. - У меня была белка. Такая ручная зверушка...

– Белка? - удивался он, оглядываясь вокруг. - Но я не вижу...

– Она в корзинке. Плетеной. Она была со мной все время. Я несла её с собой...

Тахаветдин нашел кузовок и, открыл крышку, вытащил Антипа. Тот верещал и царапался, не зная, для чего его вытаскивает чужая рука.

– Успокойся, несчастный зверек, - вдруг ласково сказал ему мужчина, и Екатерину поразили мягкие нотки в его голосе, хотя минуту назад он показался ей черствым и напыщенным. - Я не причиню тебе вреда.

Он показал его Кате.

– Вот твоя белка. Цела и невредима. Я опять посажу её в корзинку и её отнесут, как и тебя, в мою юрту.

– В вашу юрту? Но это неприлично. Что скажет мой муж?

Мужчина растерялся. Почему-то мысль о том, что она все ещё считает своего мужа живым, его не посетила.

– Я уступлю тебе свою юрту, Гюзель! - чувствовалось, что он с удовольствием произносит её имя. - А сам пока поживу в юрте тысяцкого, моего друга... А если твоего мужа мы не найдем?

Глава тринадцатая

Только слабые натуры покоряются и забывают, сильные же мятутся и вызывают на неравный бой всесиль - ную судьбу.

Екатерина надеялась, что Тахаветдин хоть ненадолго оставит её в покое, но молодой врач опять появился в юрте, едва она успела перевести дух.

– Я принес тебе засахаренные фрукты, а твоей белке - орехи, - виновато проговорил он, понимая, что досаждает ей.

Монгол ничего не мог с собой поделать - такой женщины он ещё не видел. Даже её хрупкость, так несвойственная женам знатных людей, умиляла его. Ему хотелось склониться перед юной вдовой и целовать её ичиги. Это была любовь с первого взгляда, над которой, как известно, человек не властен.

– Спасибо, - сухо проговорила Катя - она не хотела поощрять молодого человека в его ухаживаниях.

Спору нет, врач по-мужски красив и опрятен, хотя Венуста Худионовна предупреждала её, что монголы не любят мыться. Они считают, что вода смывает с них удачу.

Она взяла подношение, но монгол все не уходил, любуясь ею - ведь она теперь не прятала от него лицо, потому что в её глазах он был только врач, а не мужчина.

– Вы говорили, что моего мужа мы можем и не найти, - заговорила она, чтобы не длить опасное молчание. - Разве его тысяча больше не входит в тумен[2] великого полководцв Джэбэ? Если вы не знаете, может, мне самой попросить того, кого называют барсом степей...

– Не надо! - выкрикнул врач, не дослушав её фразы.

Вообще-то она и не хотела этого делать. Здесь, в его юрте она чувствовала себя куда безопасней, чем в любом другом месте. Да и не собиралась она застревать у монголов надолго, а уж тем более встречаться с монгольским полководцем - кто знает, как он к ней отнесется?

– Не надо, - уже спокойно повторил Тахаветдин. - Я надеялся сказать вам об этом, когда вы окончательно придете в себя... Но раз вы так настаиваете...

Оно, кажется, он стал обращаться к ней, как к госпоже, стоящей выше его по праву рождения. Где его снисходительное "ты"? Или он чувствует перед Катей благоговение, которое не терпит панибратства? Но нет, он тут же вернулся к прежнему тону.

– Лучше, если правду ты узнаешь из моих уст, Гюзель, - продолжал он, подбирая слова. - Крепись, твоего мужа больше нет в живых!

Екатерина замерла, соображая, как ведут себя в горе женщины Востока? Она закрыла лицо руками, вспоминая из прочитанного: "Она кричала, царапала себе лицо ногтями, посыпала голову пеплом..."

Царапать собственное лицо как-то не хочется. Посыпать голову пеплом? А где горюющие женщины берут пепел? Носят его с собой?