Наталья Шнейдер - Сорные травы

Следом пошел молодой парнишка с сильным ушибом живота и с подозрением на разрыв селезенки. Без каких-либо намеков на сон или усталость я орудовал инструментами. Руки жили своей, особой жизнью, практически на автомате совершая заученные движения. Разум холодно констатировал повреждения и методики их устранения.

У кого-то зазвенел будильник на сотовом. Я даже не возмутился – в последние дни на запреты всем стало положить, большой и толстый. Сама идея принести сюда телефон бессмысленна – не возьмешь в руки, не ответишь, только расстерилизуешься. Но страх за родных у людей дошел до той точки, когда логика пасовала перед эмоциями.

Медсестра хихикнула:

– Коллеги! Пора вставать и собираться на работу.

По оперзалу разнеслись тихие смешки.

И никто и слова не сказал, что телефону в операционной не место. Даже я.

Организм же без споров согласился с будильником. Новый день настал, а значит, спать еще рано. Может, через пару дней.

Через десять минут я закончил оперировать парня – и его увезли в отделение на стабилизацию, слишком много крови потерял.

Медсестра только собралась меня перехватить для нового пациента с колотым ранением живота. Но из соседнего оперзала появилась Диана, махнула рукой – мол, отдыхай, и забрала страдальца себе.

Я деревянной походкой потопал в сторону аппарата с кофе. Спать уже совсем не хотелось – операции продлились, как я отметил по выходу из оперзала, почти четыре часа. Достаточно долго, чтобы любой сон прошел. Правду говорил отец, после операции адреналина еще на две хватит. И так по кругу. Хоть сутками работай, пока в обморок не хлопнешься. На войне так и было у военных хирургов. Может, и сейчас война уже началась. Вон потерь сколько…

Кофейный автомат сглотнул бумажку и недовольно заурчал. За спиной раздались шаги, и рядом появился наш психиатр. Пока я ждал освобождения чашки из недр жадного автомата, Вадим Деменко задумчиво жевал сигарету.

– Подкурить забыл? – поинтересовался я.

– Не, бросаю. Занятный фрукт твой Тимошенко.

– Занятный. Что скажешь?

– Что-что… Я вчера с ним говорил. Нормальный он. Если не считать рассказов про избранность. Но по убеждениям к нам в больницу не забирают – времена не те. Мне старожилы рассказывали, что раньше за чтение Александра Черного иль Иосифа Бродского привозили толпами. А твоего живчика лечить не от чего, кроме как от слишком яркого воображения. Что с ним случилось-то, мне говорили – клиническая смерть?

– А и сам не знаю что. Он, понимаешь ли, воскрес.

Вадим приподнял бровь. У него удивление всегда получалось очень колоритным. Лысая голова, большие, но плотно прижатые к черепу уши, постоянно прищуренные глаза, массивный хищный нос. Он казался бы некрасивым, если б не строго очерченная линия бровей и обаятельная улыбка-усмешка. А так по совокупности морфологических признаков Деменко смотрелся внушительно. Еще и с фамилией повезло. Как Вадим рассказывал, для него не было сомнений, чем заниматься в жизни. Dementia с латыни «безумие». И как тут пойдешь в нефрологи или инфекционисты? Только в психиатрию. И коллеги оценят, и пациенты знающие проникнутся.

– Коллега, – осторожно вопросил Деменко, – а может, моя консультация вам нужна?

– Жжете, коллега, – я рассмеялся. – Нет, я в норме. А вот моя старшая уверена, что Тимошенко именно воскрес, так как она с Лукановым вместе его реанимировала. Я же думаю, что просто в суматохе слишком быстро записали его в жмуры.

– Луканов – педант. Странно, что ошибся. Но ладно, бывает. С таким ужасом, что творился в тот день, и зануда мог лажануться.

– Мог. Вот и я думаю, что ошибка. А Тимошенко…

– Перебесится. Я и не таких убежденных видел. Успокоится и будет жить дальше, а не успокоится, так снова попадет ко мне.

– Как там твой контингент? – поинтересовался я, прихлебывая моккачино. Основная работа Деменко – в городском психоневрологическом диспансере, у нас он числится на полставки да иногда забирает особо интересные случаи к себе в зоопарк.

Вадим неопределенно пожал плечами.

– Как, как… Реактивных психозов масса. Еще и старые проблемы обостряются. Вон вчера пятеро поступило с диссоциативным расстройством идентичности. Классические случаи – хоть студентам показывай. И позавчера семеро.

– Богатый улов.

– Слишком богатый, – он недобро усмехнулся. – В самые урожайные годы максимум по трое в две недели привозили, а сейчас двенадцать человек за два дня. И еще куча новых пациентов по домам сидят на гидазепамовой и сульперидной диете.

– Немудрено. Нечасто каждый пятый умирает – морги переполнены, на кладбищах очереди, как на концерт. Вот народ с катушек и слетает потихоньку.

Деменко мрачно хохотнул:

– Это да. У меня за последние дни такие экземпляры попадались, что истории болезни хоть в рамочку вставляй на память. Один красавец вчера сидит напротив и мне проникновенно сообщает, что он Петр Первый. Я ему говорю успокаивающе, мол, все нормально, есть у нас и императоры, и адмиралы, и даже короли. По-настоящему есть. В диспансере в седьмой палате даже король Людовик-Солнце проживает – если его назвать не по титулу, буйствует.

– И что твой пациент?

– А он мне спокойно сообщает, что он не царь Петр Первый. А теплоход «Петр Первый».

Я рассмеялся и хлопнул Вадима по плечу:

– Выдумал небось?

– Обижаешь. У меня такая работа, что и выдумывать ничего не нужно.

Он помолчал минуту, а потом тихо сказал:

– Сегодня Лену хоронят. Поедешь?

– Да, – коротко кивнул я.

Деменко знал про мои непростые отношения с женой. И с Леной. Потому его вопрос был неоднозначным, а взгляд – пристальным

– Да в норме я, в норме, – отмахнулся я. – Совсем деформировался. Вадим, честно, вообще ничего не чувствую. То ли работой все из себя выбил. То ли мерзавец я первостатейнейший.

– То ли не любил просто…

– То ли, – повторил я. – Поедем на твоей или на моей?

– На твоей, но я поведу. – Деменко наконец отвел глаза. – Я свою в сервис на днях отдал. А тебе после… сколько уже дней ты торчишь на работе?.. только за руль садиться.

– Хорошо. – Спорить не хотелось, да и смысл? – А то попадем к Машке в контору из-за моей невнимательности. Вот жена удивится.

– Как она?

– Кали. Богиня смерти. По телефону – сурова и неумолима. А так я ее не видел уже несколько дней. Сегодня она тоже на похоронах – ребенок у подруги умер.

– Умер… – отозвался эхом Деменко. – У меня в подъезде воспитательница детского сада с балкона бросилась. Вся младшая группа… У нее на глазах.

– Твою мать, – меня передернуло. – Умеешь ты вовремя новость сообщить.

– А говоришь, профессионально деформировался, – грустно улыбнулся Вадим и хлопнул меня по плечу. – Пойдем позавтракаем для начала. На голодный желудок трудно провожать в Аид, говорили древние греки.