Александр Рубан - Пыль под ветром

- Какого чёрта! - крикнул Илья, когда их опять вознесло над гулом и вонью бездны. - Что ты здесь делаешь?

- Там! - непонятно крикнула она, махнув рукой на восток, отпустила край жёлоба и заскользила мимо. Но в последний миг сумела ухватиться за винтовку, подтянулась, ухватилась за ремень, потом за руку Ильи. Платье её было изодрано в клочья, локти и колени исцарапаны, большая продольная ссадина украшала заголившееся бедро, а глаза были пустые и бешеные от непонятного возбуждения. Или страха.

Она отдышалась, подтянулась ещё ближе и ухватила Илью за шею. Он подумал, что она собирается вытаскивать его на полосу, и приготовился помочь. Но Рогхана мимоходом чмокнула его в небритую щеку, отпустила и вдруг полезла к нему через край полосы.

- С ума сошла! - крикнул он. - Зачем? Тебе-то зачем? - Но это была уже нижняя точка волны, и голос Ильи утонул в голосе бездны.

Остановить Рогхану он не мог - он мог лишь, повиснув на одной только правой руке и подбородке, левой рукой обхватить её щуплую спину и прижать к себе, а своим подбородком подпереть её правый локоть. Пародия на страховку. Новый взмах амплитуды потащил их наверх, висящих рядом в почти одинаковых позах. И оглянувшись направо с этого нового гребня, Илья понял: зачем ей это. Рогхана либо увидела их с обрыва, либо заранее знала об их приближении.

Оттуда, с востока, во впадинах волнового пакета, бегущего вдоль полосы, тяжело катились на запад, к земле над обрывом, знакомые полутораобхватные свинцовые чушки. Илья увидел две: ту, что вот сейчас прокатится мимо, и следующую. Но их наверняка было больше.

Он не успел убрать винтовку, и первый же саркофаг раздробил в щепки приклад, лишь слегка покачнувшись. Второй, почти не заметив препятствия, со скрипом растёр щепки в древесную пыль. Третий, а за ним и четвёртый прокатились как по ровному месту, даже без скрипа. Следующая впадина оказалась пустой, но потом прокатился последний, пятый цилиндр, зевнув на Илью семёркой круглых чёрных гнёзд, расположенных цветочком. Такие цветочки рисуют дети.

То есть, рисовали когда-то.

Или где-то...

Илье только сейчас почему-то пришло в голову, что в городах над обрывом он не встречал детей. Равно как и цветочков. Это была ещё одна странность в перечень странностей привычного мира - и, надо полагать, последняя, если им с Рогханой не удастся выбраться на полосу. Амплитуда волны уже заметно уменьшилась, и, взлетая на гребень, Илья видел на востоке, совсем близко, ровное неподвижное полотно. Плоское. Если выбираться - то сейчас, пока оно ещё выгнуто жёлобом, и за его приподнятые края легче цепляться.

Опустив локоть поглубже внутрь жёлоба, Илья упёрся правой ладонью в край, подёргался: прочно ли? - остался доволен, похлопал девушку по спине и, когда она обернулась к нему, мотнул головой: давай, мол! Левой рукой понадёжнее ухватил её пониже спину и приготовился подтолкнуть наверх, едва синусоида замрёт в верхней точке и снова начнёт падение, облегчая маневр.

Маневр удался не вполне: они не успели согласовать усилия, и в последний миг руки Рогханы соскользнули. Илья успел подхватить её на левое предплечье, застонав от боли в подмышке: край полосы немилосердно давил на сухожилия, и давление усиливалось по мере того, как чёртовы качели несли их вниз. Сидя на его руке, Рогхана сумела, наконец, прочно ухватиться за край. Илья несколько видоизменил маневр: поймал её левую ногу чуть выше колена и, когда их опять качнуло вверх, невероятным усилием перебросил через край жёлоба. Порядок...

А вот она его уже вряд ли сумеет вытащить - это теперь всё равно что куль с песком вытаскивать, настолько он уже ничего не мог. И даже не куль с песком, а бурдюк с... грязью.

Значит, пора.

Он дождался, пока Рогхана окажется в полной уже безопасности на дне жёлоба, и улыбнулся в ответ на её слабую улыбку. Продолжая улыбаться, дёрнул за ремень винтовку (то, что от неё осталось) и левой рукой оттолкнулся от края.

Ох, и долго придётся лететь! - успел он подумать, закрывая глаза, а в следующий миг чьи-то надёжные руки подхватили его под рёбра, встряхнули, две-три секунды подержали на весу и опустили в нечто мягкое, просторное, скрипучее, уютно пахнущее холёной синтетикой сквозь бархат чехла.

И был последний сон Илье:

Уведомление

Поменяв местами две последних главы, вы сможете прочесть ещё одну повесть - но не ту, которую хотел написать (и написал) автор, а совсем другую.

12.

- А разве не кощунственно использовать нефть как источник энергии? спросил Хам.

- Но мы давно не используем нефть, - возразил Илья.

- Да! Потому что её не осталось. Потому что она давным-давно использована - вся, сколько её было. И вот я спрашиваю тебя: разве ЭТО не кощунственно? Разве не бесчеловечно?

- Аналогия, - усмехнулся Илья.

- И всё-таки, давай её разовьём. - Хам легко поднялся с воленергетической кушетки, пробежался по кабинету и остановился перед Ильёй. Он был великий спорщик и заранее предвкушал победу. - Что есть нефть? - вопросил он, становясь в позу. И сам же себе ответил: - Она есть то, что когда-то было или могло стать жизнью. Не исключено, что разумной жизнью. И вот люди, превосходно зная об этом, или по крайней мере догадываясь, тем не менее сжигали в своих примитивных реакторах и выпускали на ветер - что? Волю, разум, энергию, власть величайших гениев этой несостоявшейся, но вполне вероятной реальности! Тысячи тысяч ярких судеб и событий! Миллионы страстей, вдохновений, гордынь!.. Да как это было можно? Да разве никому никогда не взбредало в голову, что с каждым чихом его допотопного автокара уходит в окончательное, в бесповоротное небытие чья-то, пусть незаметная, пусть несчастливая, пусть даже недостойная и стыдная, а, может быть, и вовсе не прожитая...

- Перестань паясничать, - попросил Илья. - Это всего лишь аналогия, и не очень удачная. Люди ещё и не то сжигали.

- Вот именно, - согласился Хам, охотно прерываясь и вновь валясь на кушетку в позу обленившегося патриция. - И если мы будем следовать твоей логике, то что гуманно в этой жизни? Что не кощунственно?

- Всё, - покорно сказал Илья, глядя, как маленькое ладное тело Хама лениво покачивается в мягких волнах воленергетического поля кушетки, и размышляя о том, чьи именно воля, разум и власть расходуются на это ленивое покачивание. Безвестного погонщика? Записного ухажёра Неллечки? Террориста Антоши? Казнённого вместо Ильи горожанина? Лейтенанта Латкина?..

- Что - "всё"? - не успокоился Хам.

- Всё кощунственно.

- Если мы будем следовать твоей логике!

- Если мы будем следовать моей логике. Давай мы не будем ей следовать. Давай будем считать, что ты меня убедил.

- В чём?