Константин Малахов - Молния среди леса

С завтраком было покончено и мы с Корнеем Аристарховичем вновь открыли российский филиал фотоателье. Работа спорилась, проявка прошла без эксцессов и спустя недолгое время на веревке, словно праздничные флажки, висели сохнущие снимки. Костомаров последовательно рассматривал каждую картонку, кивал, усмехался, но вот очередь дошла до прекрасной лесной феи.

– Неужели…, – его брови сначала поползли удивленно вверх, затем сошлись в задумчивости. – Хмм… но каким образом?

– Док, Вы ее узнали? – это и так было понятно. Я заволновался.

– Может мне кажется. Я-то видел ее всего пару раз, как только начал, точнее продолжил здесь врачевать, но лицо запомнил. Даже болезнь не скрывала его прекрасности.

Мое воспитание изо всех сил боролось с порывом попросить доктора ограничить пространственность своих изречений. Он посмотрел на меня, все такой же нахмуренный, почесал бороду и наконец изрек:

– Сия особа очень напоминает мне дочь известного вам человека – егеря, Дениса Егоровича.

Наверное, я от удивления даже открыл рот. Собственно, ничего удивительного в том, что у человека есть дочь, нет, но Зверев… Он казался эдаким отшельником, воплощением вечного лесного странника, который может в любом месте добыть себе пропитания и кров. А тут оказывается дочь, да которая живет совсем даже не в шалаше из еловых веток и одевается не в рубище. Такой контраст образа охотника и его личной жизни немного обескураживал.

– Вижу ваше удивление, друг мой. Постараюсь сейчас прояснить вам мое, – Костомаров присел на край стола. – Когда я восстановился в Чернолесье в статусе доктора, ко мне как-то зашел Зверев. Был все так же внешне неприступен, немногословен, с той поры он не особо изменился. Так вот, попросил он дочь свою осмотреть, и я не отказал. Выходит, егерь за дверь, возвращается с девочкой, худенькой, бледной, но очень красивой. Она не выглядела затравленной, была одета в чистое платье – вполне себе нормальный ребенок. Ну стесняется немного на приеме у врача, так это, скажу вам, и среди взрослых не такая уж редкость. Расспрашиваю ее, что мол у тебя, красавица, болит, что беспокоит. Рассказывает мне, что быстро устает, взгляд мутнеет, беспокоят резкие головные боли, бывают обмороки. Послушал сердцебиение – учащенное и слабое, сиречь тахикардия. Симптомы были мне знакомы – анемия, называемая еще малокровием, какой-то из ее видов. У девушек она проявляется чаще, ввиду некоторых физиологических особенностей. Лечение этого недуга дела непростое: во-первых, он бывает в разных формах и без хорошей диагностики не обойтись. Во-вторых, лечебные процедуры еще точно не обозначены. По крайне мере, не были во времена мое учебы.

– Так это болезнь крови? – осторожно вставил я и тут же поправился. – Заболевание.

Костомаров кивнул:

– Даже не столько болезнь, сколько нарушение состава. Видите ли, в нашей с вами крови есть такое элемент как гемоглобин, который отвечает за перенос и доставку кислорода к нашим органам. Его недостача ведет к плохому снабжению этих самых органов кислородом и в свою очередь к ухудшению их работы. Одним из методов борьбы – вливание донорской крови. Также я слышал, что анемия происходит от недостатка в организме железа либо же плохой его усвояемостью. Либо первое и второе вместе. К сожалению, не так уж редко это приводило людей к смерти. Один из профессоров нашего университета заверял, что поедание сырой печени животного может являться мощным средством. Углубиться в данную тему я, к сожалению, не успел… – док иронично хмыкнул и продолжил:

– Диагноз более-менее поставлен, но что я могу предложить в данных условиях? Разве что, пресловутое поедание сырой печени. О каком переливании крови или анализах может идти речь? Я предлагаю девочке варенья, а сам уединяюсь с ее отцом и честно все рассказываю. Рекомендую ехать в Москву или Петербург, зайти в медицинские университеты, если там еще хоть кто-то остался… Он поблагодарил, предлагал мне оплату за консультацию, но я отказался. С той поры я девушку не видел.

– Значит егерь Денис Егорович отвез ее город и вылечил? – задумчиво спросил я больше сам у себя.

Доктор на несколько мгновений задумался.

– Это возможно, но все равно меня терзают некоторые сомнения. Не из-за врачебной гордости, вы не подумайте. Что дескать городские врачи вылечили, куда там лесному знахарю-неумехе. Просто путь от нас до Москвы или Петербурга неблизкий, примите во внимание в каком году это было. Охотника я хотя бы раз в неделю, но видел, стало быть далеко не уезжал. Есть вероятность, что он отослал дочь с кем-то и она вернулась уже здоровой. Но опять же, двадцатый или двадцать первый год. Митт, вы не представляете насколько было трудное время. Многим было элементарно нечего есть, страна в руинах. Если где-то и работало медицинское учреждение, в котором есть все медикаменты, аппараты и, самое главное, специалисты, то попасть туда в этот момент истории представляется очень и очень сложным. В конце концов, – он многозначительно поднял на меня брови, – люди власти тоже подвержены болезням, а находятся они поближе к хорошей больнице.

Мы оба помолчали, затем док картинно взмахивая рукой рассуждал:

– Нет, я только рад, что сие дитя здорово, пускай даже благодаря чуду. Но зачем прятать ее в лесу? Откуда описанное вами убранство дома, граммофоны и прочее? Видимо, Денис Егорович не такой леший, каким его воспринимают. Ладно, друг мой, давайте я досмотрю ваши фотокарточки до конца.

Мы продолжили изучение снимков уже с момента моего ночного наблюдения. Благодаря лунной ночи, получилось довольно неплохо. Лиц, конечно, в деталях не рассмотришь, но различить человек перед тобой или куст вполне возможно.

– Никого не узнаете, док? – спросил я, не убирая взгляда от снимков.

– Увы, – отозвался он. – В высшей степени странное сборище, очень похожее на религиозное. Но почему под землей, неужто и правда сатанопоклонники какие-то? Или…хотя постойте…

– Что там? – я шагнул к доктору и совместил направление наших взглядов.

Не говоря ни слова, Костомаров медленно поднес палец к одной из фотографий.

На ней были изображены трое мужчин: один сидит на бревне, двое других – стоят возле него. В лунной синеве виднелся светлячок папиросы. Однако, если присмотреться туда, куда указывал перст доктора, то можно было увидеть, что на самом деле людей здесь четверо, просто четвертый как раз выходит из кадра. Лица его не было видно, тело также скрывалось под бесформенным балахоном, но одна примета не могла быть незамеченной – прическа, если можно так назвать блестящую лысину.

– А это не…– начал хмурится я, – как там выговорили его зовут, нервный еще такой.