Владимир Щербаков - Болид над озером

Санин захотел однажды повторить старые опыты американца Вуда с золотом, найденным в египетских гробницах. Он был уверен, что секрет его и тайны, с ним связанные, приведут в конце концов к Атлантиде.

Известный американский ученый Роберт Вуд заинтересовался этой проблемой во время поездки в Египет в начале тридцатых годов. Его сопровождала жена и Эмброз Лэнсинг, направляющийся к месту раскопок в Лиште, чтобы руководить археологическими изысканиями. К тому времени, сообщал Санин, золото темно-пурпурного цвета не только не было изучено, но не было даже гипотезы относительно его происхождения. В самом деле, разве не могло оно изменить оттенок в результате химических реакций за те три тысячи лет, что оно пролежало в земле? А может быть, мастера египетских фараонов владели секретами, которые ныне утрачены?

— Вопросов было много, ответов на них не было, — заметил Санин, его скрытые тенями от оконного переплета глаза казались усталыми, он откинулся на спинку кожаного кресла и продолжил рассказ.

На украшениях Вуд ясно различал какой-то орнамент — это были розовые и красные блестки и звездочки, похожие иногда на плоские кристаллы. Лэнсингу удалось договориться с властями, что Вуд получит удостоверение археолога, работающего в его группе. Документы были вскоре готовы. Вуд часами рассматривал тончайшую пурпурную пленку, покрывавшую золотые вещицы, так не похожие на современные изделия ювелиров. Чутье подсказало ему, что он и сам раньше замечал подобную игру света на пленках разных металлов, когда ему доводилось изучать оптические свойства тонких слоев вещества. На одной из сандалий фараона Тутанхамона он обнаружил правильное чередование желтых пластинок и алых розеток — это создавало красивый и неповторимый узор. Что ж, налицо было высокое искусство древних.

— Через несколько дней Лэнсинг попытался убедить его, что пластинки и розетки сделаны разными мастерами и из разного золота, ведь археологам известны различные месторождения на территории Египта, не считая привозного металла. — Санин давал мне понять, что вопрос этот не так прост и не зря он сам попытался воспроизвести опыты Вуда, ведь в результате могла вкрасться ошибка: никто до сих пор не возвращался к этой истории.

Вуд изучал золото из других гробниц, он стал завсегдатаем Каирского музея. Ничего похожего на пурпурное золото Тутанхамона он не нашел, кроме украшений на короне царицы из следующей династии. Это была важная находка. Секрет передавался от отца к сыну.

— Я смог бы открыть этот секрет, — сказал Вуд Лэнсингу, — если бы мне дали эти украшения, на время, разумеется.

— Если я правильно тебя понял, ты хочешь получить сокровища фараона Тутанхамона?

— Именно так. Не могу же я организовать лабораторию прямо в Каирском музее. Проще унести оттуда то, что надо.

— Буду искренен, друг мой — ответил Лэнсинг. — Никому еще не удавалось вынести драгоценности Тутанхамона из музея.

И все же составился своеобразный заговор. Целью его было похищение сокровищ. Но поскольку в нем участвовали известные ученые другой державы, то вся операция могла перерасти в международный скандал.

Однако Лэнсингу удалось привлечь на свою сторону куратора Каирского музея. Санин зачитал мне страницу из воспоминаний Вуда:

«После того как один из нас уговорил куратора, мы вошли в зал музея в сопровождении двух сторожей в форме, у каждого из них был независимый ключ. Озадаченные посетители стояли вокруг, пока они отпирали шесть замков и вывинчивали двенадцать массивных винтов, удерживающих стекло. Когда витрина была открыта, куратор шепнул мне, чтобы я взял то, что мне нужно. Я начал собирать розетки, косясь на него, дожидаясь, когда он поднимет брови. Это было условным сигналом конца операции. Я взял восемь золотых вещиц. Куратор удивленно поднял брови. Я сказал: „Это то, что надо“. Куратор громко суровым тоном сказал, чтобы разубедить туристов и сторожей: „Теперь давайте их мне!“ Но он был настоящим фокусником и успел сунуть их мне в карман прежде, чем мы вышли из музея».

Это золото попало в Балтимору вместе с экспериментатором. Сняв тончайшую пурпурную пленку, Вуд поместил ее между двумя электродами из чистого золота и сфотографировал спектр искры. В спектре были обнаружены линии железа. Затем он подвесил пурпурную розетку на тончайшей стеклянной нити между полюсами электромагнита и включил ток в обмотке. Блестку притянуло к одному из полюсов. Желтую пластинку — нет. В ней не было железа. Значит, различие в цвете, рассуждал Вуд, объясняется тончайшей пленкой окислов железа на розетке. Но может быть, окислы эти образовались сами собой? Ведь в золоте всегда есть примеси.

И Вуд готовит сплав чистого золота с небольшим количеством железа. Пластинку из этого сплава он нагрел над пламенем. При температуре немного ниже темно-красного каления образовалась пурпурная пленка, в точности похожая на первозданную.

Но все это описано самим Вудом в британском журнале «Археология Египта» и не вызывало сомнений.

— Самым интересным было сообщение Вуда о микроструктуре украшений. На поверхности их заметны шаровидные выступы. Вуд назвал их бутончиками и написал, что вызваны они газообразным мышьяком или серой, которые прорываются сквозь металл при остывании. Он стал искать сообщения о золотых месторождениях в Эфиопии, которые содержали эти примеси и которые могли быть разведаны уже в те далекие времена. Но итальянские фашисты начали войну против Эфиопии как раз во время этого заключительного этапа исследований. Вуд не смог продолжать работу. — Санин умолк, словно хотел предоставить мне самому возможность разрешить загадку египетского золота, прежде чем он соберется с мыслями, но я впервые слышал об этих экспериментах, хотя другие работы Вуда были мне знакомы.

— Что же было дальше?

— Дальше было гораздо хуже, — сказал Санин. — Я собрал простую лабораторную установку. В запаянной кварцевой трубке поместились несколько крупинок золота, сплавленного с мышьяком и серой. Часть мышьяка и серы освободилась в виде пара и светилась внутри трубки. Я должен был затем открыть трубку, охладить насыщенное газами золото и обнаружить эти бутончики Вуда… Пойдем, я покажу тебе ее.

Мы прошли с ним на кухню, которая, я думаю, выдержала множество опытов такого рода, но все еще не взлетела на воздух, быть может, лишь по счастливой случайности. Встав на стул, он нашарил рукой на кухонном шкафу остатки установки, и я помог ему разместить их на столе. Это были тигли, две кварцевые трубки, одна с причудливым зажимом на конце, штатив, система линз, державшихся не столько благодаря штативу и проволочным креплениям, сколько благодаря энтузиазму моего друга.