Александр Казанцев - Том 1. Подводное солнце

В светлые ясные дни в голубых стенах отражалась яркая медь приборов. Ванночки электролизов и аккумуляторы в стеклянных банках, похожих на аквариумы, отбрасывали солнечные блики на потолок. Колбы ртутных ламп сверкали серебром, начищенные шары разрядников – золотом. Геодезическими рейками поднимались шкалы гальванометров, отсчеты на которых делались издали как бы через теодолиты, стоящие на других столах.

Комната была длинной, как коридор. Двумя непрерывными рядами тянулись лабораторные столы, широкие и массивные. Разноцветные изолированные провода в резиновых и пластиковых трубках переплетались в виде причудливой сети, словно исполинский паук соткал здесь сложную паутину. Разобраться в ней мог только сам академик.

Вид лаборатории говорил о характере ее хозяина, походя одновременно и на школьный физический кабинет и на вычислительный центр электронных машин, занимавших здесь своими пультами целую стену, расцвеченную сигнальными лампочками.

По соседней стене, рядом с пультами вычислительных машин, тянулся центральный распределительный щит из темного мрамора с желтыми полосками шип и ручками контакторов. Академик мог получить здесь любую комбинацию разных напряжений электрического тока.

Перед нагромождением блестящей меди, стеклянных трубок, шлангов и проводов косо висела картонка с красной молнией, черепом и скрещенными костями.

В дальнем конце лаборатории был иной мир. Ни одного лишнего провода не было здесь на столе, ни одного ненужного сейчас прибора. Многочисленные, они выстроились на полках в стеклянном шкафу. В двух высоких вазах рядом с рентгеновскими трубками красовались цветы.

«Заповедник Веселовой» – так называл академик рабочее место своей помощницы.

У пульта дистанционного управления стояла Маша Веселова, молодая женщина, крупная, широкая в кости, с кольцом тяжелых светлых кос на голове. У нее был широкий крутой лоб, четкий профиль и полный подбородок. Что-то было у нее от русских красавиц и казалось, что из всех головных уборов больше всего к лицу ей будет кокошник.

Но на Маше был не сарафан, а лабораторный халат, и смотрела она не в слюдяное оконце, а на распределительный щит, на показания приборов. Вверху вспыхивали лампочки, за щитком щелкали контакторы. Казалось, что, кроме этого, ничего не происходит в лаборатории.

Но в заветном «крытом ипподроме» по приказу Маши (сейчас было «время академика») магнитной мощью машины-титана разгонялись «микроскакуны», превращаясь в снаряды непостижимых энергий. Они бомбардировали тонкие пленки вещества, нанесенного на стеклянные пластинки, установленные в камере перед выходной щелью синхрофазотрона.

В веществах этих происходили чудесные превращения, о которых столетиями мечтали алхимики средневековья. Маше Веселовой ничего не стоило, например, превратить черный неприглядный металл в золото.

Однако помощницу академика меньше всего интересовали сейчас эти давно полученные физикой реакции. Как и сотни других сотрудников института, но в общем самостоятельно, она пыталась вместе со своим шефом приподнять занавес над незнаемым, разгадать тайну «элементарных» частиц, провозглашенных многими авторитетами физики первичными кирпичиками мироздания. А как все-таки устроены эти кирпичики? Из чего они состоят? И почему они так разнообразны? И капризны? И неуловимы?

Мировая физика была разделена на два непримиримых лагеря. Одни считали «неопределенность» свойством этих первичных кирпичиков мироздания и, скрываясь за математическими формулами, отметали какие бы то ни было попытки наглядно представить себе микроструктуры, выраженные этими формулами. Им казалось непростительной вульгарностью упрощать псевдонаглядностью их математическую сущность. Однако эта «сложнейшая неопределенность» приводила на деле к логичному выводу о непознаваемости микроэлементарных структур.

Другая часть физиков не мирилась с такой точкой зрения и настойчиво искала наглядную картину, которую можно было бы не только выразить математически, но и подтвердить экспериментом.

Время шло, потоки противоречивых физических теорий создавали подлинные водовороты накапливаемой научной мысли, в которых легко было утонуть. А загадок становилось тем больше, чем глубже проникал человек в микромир.

Академик Овесян принадлежал к первой школе физиков, но его смелые эксперименты давали пищу противоположному лагерю, пока что неспособному объяснить результаты его опытов.

Маша Веселова беспрекословно во всем помогала своему руководителю, он был для нее высшим авторитетом еще с первой с ним встречи.

Первый их разговор произошел давно, когда она была совсем девочкой – ей минуло тогда четырнадцать лет. Вместе с подружками она слушала взволнованную лекцию молодого профессора в Большом зале Политехнического музея. Физик поразил ее своей неистовой одержимостью.

Он заговорил, казалось бы, о самом обыденном – о запахе! Но как заговорил! Оказывается, наука никак не могла объяснить, что же такое этот всем знакомый запах! Многие физики всю жизнь пытались разгадать эту тайну. В числе их был и Рентген. Великий физик нашел свои знаменитые Х-лучи, однако не создал теории запаха. Академик Иоффе тоже стал физиком, увлекшись проблемой запаха. Множество открытий было сделано физиками, они овладели даже атомной энергией, но запах так и не был полностью объяснен.

Молодой профессор показался девочке удивительным. В ее представлении он стоял у самого входа в неведомый, загадочный мир. Стоило ему приоткрыть дверь, и он войдет туда, даже может взять с собой ее, Машу. И она решила, что непременно должна поговорить с профессором. Это было не просто, но она, упрямо-настойчивая, все-таки добилась своего.

Овесян был несколько удивлен, узнав, что эта школьница, прослушав его лекцию, собирается стать физиком, чтобы придумать… теорию запаха! Она простодушно призналась, что очень любит духи.

Овесяну понравилась эта сосредоточенная девочка, которой нипочем неудачи всех физиков мира. И тогда, сам не зная, в шутку или всерьез, Овесян пообещал, что возьмет Машу к себе в помощницы, когда она закончит университет.

Невольно начав игру, Овесян уже не мог остановиться. Он подтвердил, что возьмет Машу в помощницы, но ей придется заняться совсем другой проблемой, вовсе не теорией запаха. Они вместе с нею будут работать над проблемой «солнечного горючего».

Затаив дыхание, широко открыв свои синие глаза, слушала девочка увлекшегося профессора. Худощавый, с орлиным профилем и острым подбородком, с огромными залысинами над узким лбом и в то же время с густыми вьющимися волосами, он показался Маше чуть похожим на Мефистофеля…