Роберт Хайнлайн - Звездный двойник

– Ох, Билл, кончай ты, ради бога! Дай текст.

Корпсмен недовольно хрюкнул и бросил мне листы. В невесомости они не могли упасть на пол, а разлетелись по всей каюте. Пенни собрала их, сложила по порядку и подала мне. Я поблагодарил и начал читать.

Текст я просмотрел быстро и оглядел собравшихся.

– Ну как? – спросил Родж.

– Минут на пять об усыновлении, остальное – аргументы в пользу политики экспансионистов… Почти то же самое, что я видел раньше.

– Верно, – согласился Клифтон. – Усыновление – стержень, на котором держится все остальное. Вы, вероятно, в курсе – мы собираемся вскоре обернуть очередной вотум доверия в нашу пользу…

– Ясно, и не хотите упустить случая ударить в барабан. В общем, все в порядке, хотя…

– Что? Что-нибудь не так?

– Э-э… Стиль. В нескольких местах кое-какие слова нужно заменить. Он так не сказал бы.

У Корпсмена сорвалось с языка нечто такое, что в присутствии дамы вовсе недопустимо. Я холодно взглянул на него.

– Слушай, Смайт, – завопил он, – кто из нас лучше знает?! Ты?! Или все же тот, кто уже битых четыре года пишет ему речи?!

Я старался держать себя в руках. Отчасти Корпсмен был прав.

– Дело в следующем: писаный текст – немного не то, что устная речь. Мистер Бонфорт, насколько я могу судить, великолепный оратор. Его смело можно сравнить с Уэбстером, Черчиллем и Демосфеном – людьми, облекавшими великое в простые слова. А взять хоть это ваше «не согласные ни на какой разумный компромисс»! Оно здесь дважды встречается. Я – мог бы так выразиться, у меня вообще слабость к пышным оборотам, да и образованность свою я не прочь показать. Но мистер Бонфорт сказал бы: «тупицы», или «упрямые ослы», или «твердолобые бараны»!.. Потому что эти слова гораздо эмоциональнее!

– Думай лучше, как подать речь, а слова – моя забота.

– Билл, ты не понимаешь. Мне плевать, насколько политически эффективна эта речь, мое дело – перевоплощение. И я не могу говорить за него то, чего он в жизни не сказал бы! Иначе все будет выглядеть сплошным надувательством – вроде козла, говорящего по-гречески! Но если я прочту речь в его выражениях – нужный эффект получится автоматически! Он – великий оратор!

– Заткнись, Смайт! Тебя не речи писать нанимали. Тебя наняли…

– Билл, завязывай! – прервал его Дэк. – И осторожней бросайся этими «Смайтами», понял? Родж, что скажешь?

– На мой взгляд, – ответил Клифтон, – вы, шеф, возражаете лишь против некоторых выражений?

– В общем, да. Неплохо бы еще выкинуть личные выпады в адрес Кироги, и все измышления на тему, кто ему платит. Тоже как-то не в духе Бонфорта, по-моему.

Клифтон смутился.

– Этот кусок я сам вставил, но вы, кажется, правы. Он всегда оставляет слушателям возможность пошевелить мозгами.

Клифтон немного помолчал.

– Хорошо. Внесите все изменения, какие сочтете нужными. После мы сделаем запись и посмотрим, а если что будет не так, поправим. Или вообще отменим «по техническим причинам». – Он мрачно усмехнулся. – Да, Билл, так и сделаем.

– А, ч-черт!.. Да вы смеетесь все, что ли?!

– Отнюдь, Билл. Все идет, как надо.

Корпсмен вскочил и пулей вылетел из каюты. Клифтон со вздохом сказал.

– Билл терпеть не может замечаний и выслушивать их готов только от шефа. Но вы не думайте, он вовсе не бездарь. Да, шеф, когда вы будете готовы? Передачу нужно начать ровно в шестнадцать ноль-ноль.

– Не знаю точно. Во всяком случае, к сроку.

Пенни отбуксировала меня обратно в кабинет. Когда дверь за нами затворилась, я сказал:

– Пенни, детка, ты мне пока не понадобишься – около часа, наверное. Если не трудно, попроси у дока чего-нибудь посильней этих пилюль. Похоже, мне нечто в этом роде скоро пригодится.

– Хорошо, сэр.

Она проплыла к двери.

– Шеф…

– Что, Пенни?

– Я только хотела сказать… Билл врет, что писал за него речи! Вы не верьте!

– Ну конечно, Пенни. Ведь я слышал его речи. И читал Биллово творчество.

– Понимаете, Билл частенько составлял за него разные мелочи, да и Родж тоже. Даже я иногда. Он – он использовал чьи угодно идеи, если считал их стоящими, но когда выступал с речью – все было его собственным, до последнего слова, правда!

– Я и не сомневаюсь, Пенни… Но жаль, сегодняшнюю речь он не написал загодя.

– Ничего, вы только постарайтесь!

Так я и сделал. Начал с простой подстановки синонимов – нутряные латинские «скуловороты» заменил округлыми, скачущими легче мячика, германизмами, но постепенно пришел в ярость и разодрал речь в клочья. Любимейшая забава всякого актера – лепить по своему усмотрению добавки и импровизировать вокруг основной линии. Однако – как редко это удается!

Из публики я допустил в зал лишь Пенни и убедил Дэка, что ни одна живая душа не должна меня подслушивать. Хотя есть у меня подозрения, что этот здоровый обормот надул меня и подслушивал сам. Уже на третьей минуте Пенни прослезилась, а под конец – я уложился ровно в отпущенные двадцать восемь минут – она совсем раскисла. Я не допускал никаких вольностей с четкой и стройной доктриной экспансионизма, как возвещена она была своим общепризнанным пророком – Его Светлостью Джоном Джозефом Бонфортом; я лишь воссоздал его откровения и заповеди из материала предыдущих речей. И что любопытно – сам свято верил каждому своему слову!

Да, братцы, вот это была речь!

Чуть позже все собрались посмотреть меня в записи. Пришел и Джимми Вашингтон, чье присутствие укротило Била Корпсмена. Запись кончилась, и я спросил:

– Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?

Вынув изо рта сигару, Клифтон ответил:

– Нет. Если хотите знать мое мнение, шеф, ее нужно пустить в эфир как есть.

Корпсмен покинул каюту молча, но мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости – вещь, весьма неприятная, они не стекают вниз.

– Мистер Бонфорт, вы были великолепны!

– Благодарю, Джимми.

А Пенни и вовсе онемела.

Что до меня самого – я отключился сразу же после просмотра. Спектакль, прошедший «на ура», всегда выматывает до предела. Проспал я больше восьми часов – разбудил меня вой сирены. Засыпая, я пристегнулся к кровати – терпеть не могу болтаться во сне по всей спальне – и теперь мог не беспокоиться. Однако, куда мы собираемся, я не знал и поспешил связаться с рубкой между первым и вторым предупреждением.

– Капитан Бродбент, это вы?

– Минуту, сэр, – ответил Эпштейн. Затем подошел Дэк:

– Слушаю, шеф? Отправляемся, согласно вашему распоряжению.

– Какому… А, ну да, верно.

– Думаю, сэр, мистер Клифтон к вам вскоре подойдет.

– Хорошо, капитан.

Я улегся обратно и принялся ждать разъяснений. Немедленно после пуска двигателей – один – вошел Родж, судя по всему, очень встревоженный. По лицу его я ничего не мог понять – оно в равной мере выражало триумф, беспокойство и растерянность.