М Валигура - Серебряная тоска

- А чё ж ты плачешь? - простодушно поинтересовался Петро.

- А кто сказал, что я плачу? У меня просто насморк.

Митяй вышел из-за вагона, схватил в руки лопату. С полминуты мы втроём ожесточённо разгребали уголь. Затем Митяй повернулся ко мне и сказал:

- Я тебя ненавижу.

- А я тебя - нет.

Митяй бросил лопату.

- Чтоб не убить тебя. - И ушёл за вагон.

- А чего это всё? - спросил Петро.

- Доразгребём, - коротко ответил я.

- А Митяй?

- Пускай отдохнёт. Тебе ж, надеюсь, не жаль за друга поработать.

- Не, конечно не. Токо я не нонимаю...

- А чего понимать. Давай разгребать уголь.

- А Митяй?

- Говорю ж, пусть отдохнёт. Вы, вообще, как - друзья, что ли?

- Ну-у... он мне вроде заместо отца. Сам-то я детдомовский. А Митяй из меня человека сделал. Хороший он.

- А обращается с тобой, как с лакеем.

- С кем?

- Ну, как со слугой.

- Дурак ты, врёшь ты всё. А токо я для Митяя всё одно, всё сделаю. А будешь на него гнать - так я тебя лопатой пристукну.

- Ладно, Петро, не сердись на меня. - Я положил ему руку на плечо. Давай, что ли, покурим.

- Так ты ж не куришь.

- Курю. Зови Митяя. Покурим, а там уж и за уголь примимся.

Петро кликнул Митяя:

- Митяй, пошли покурим с Игорёшкой.

- Не куришь, значит? - Митяй появился из-за вагона с кривой ухмылкой на лице. По ухмылке этой ни за что нельзя было догадаться, что человек этот несколько минут назад плакал.

- Курю. Уже.

- Чужие сигареты, конечно.

- Конечно, - спокойно ответил я. - Своих-то нет.

- Та ладно, Митяй, жалко, что ли, - смущённо выступил Петро.

- Мне не жалко, - пожал плечами Митяй. - Сигареты твои.

Мы уселись на холодную рампу, свесив ноги в проём между рампой и поездом, и закурили трухлявую "Приму".

- А стихи твои, честно скажу, - говно, - выдохнул дым Митяй. - Сам понимаешь, почему. Слишком хорошие.

- Это их единственный недостаток?

- А этого недостатка достаточно. Пардон за каламбур. Кому эта херня нужна? Ну, и я писал. А потом понял - никому это на хер не нужно. Вагоны разгружать куда полезней. Видал? - Митяй согнул руку в локте. - Мышца. Плюс деньги. Плюс люди уголька-то ждут. Греться надо. А от твоей поэзии чего? Ни тепла, ни денег, ни мышцы. Сидишь ты за письменным столом сопля соплёй и кому ты, на хрен, сгорбился?

- А ты кому?

- Да хоть бы ему! - Митяй ткнул пальцем в Петро. - А, в общем, прав ты. И Петро я не сгорбился.

- Та ты чё, Митяй... - расширив глаза перебил его Петро.

- Никто никому на хер не нужен. Мне, считай, пятьдесят пять, я знаю, что говорю.

- Пятьдесят пять, а дурак, - глядя ему в глаза, вымолвил я.

- Митяй, я ему по роже дам! - вскинулся Петро.

- Я те дам! Я те сам счас дам! Вертишься щенячьим хвостиком вокруг моей жопы...

Пора бы уж ума набираться. Думаешь, ты мне шибко нужен? Думаешь, я тебе нужен?

Ни ты мне, ни я тебе. Человек человеку волк. Ну, чё губами шлёпаешь? Уйди, загрызу. Сигареты оставь.

Петро, дрожа губами, смотрел некоторое время на Митяя, затем бросил сигареты на рельсы, заплакал и побежал прочь.

- Скотина ты, - с чувством сказал я Митяю.

- А ты нет? Почитай мне ещё что-нибудь.

- Давай работать.

- Ничё, работа не убежит.

- У меня никакой охоты нет, здесь до утра куковать.

- Чё, баба в тёплой постели ждёт?

- Не твоё дело, кто меня ждёт.

- А вот меня никто не ждёт. - Митяй поднял с рельс брошенную Петро пачку и вытащил две сигареты. - Угощайтесь, Игорь Васильевич... Да оно и к лучшему, а?

Баб я уже переимел достаточно, на мужиков переходить неохота, а суп я себе всегда и сам сварю. Петро своей щенячьей преданностью вааще достал... Пора переквалифицироваться... в кого?

- В управдомы?

- В покойники. Никто никому не нужен.

- Позволь не согласиться.

- И кому ж нужен ты?

- Позволь оставить это в тайне. Ты зачем Петро обидел?

- Да он мне надоел.

- Ты сам себе надоел.

- А хоть бы и так.

- Это не причина других обижать. Он же тебе как сын. Короче, разгружаем уголь.

- Э-э, стоп. Тут уж я Петро найду. Что ж нам, вдвоём костылиться? Старый батько должен вкалывать, а младой сын по рельсам сопли размазывать? Так стихи, значит, не почитаешь?

- Почитаю. Если перед Петро извинишься.

- Значит, не почитаешь. А хош, спорю, что это он ещё передо мной извинится?

- Не надо. Не будем спорить.

- А жаль. Я б выиграл.

- Выиграл бы. Поэтому и жаль тебя.

- Примкнись, ты.

Митяй вскочил и кинулся искать Петро. Я взял лопату и по-новой принялся за уголь.

"Какой же я счастливый человек, - подумалось вдруг мне. - Русланчик, милый мой Русланчик..."

Через десять минут вернулся Митяй. С Петро. Петро утирал последние слёзы, но выглядел вполне счастливым. Похоже, Митяй его как-то утешил. Петро снова любил Митяя, любил меня, любил уголь, который тут же стал выгребать из вагона с энтузиазмом нашкодившего и прощённого ребёнка. Я тут же присоединидся к нему.

Митяй ещё несколько секунд медлил, разминая между пальцами сигарету, затем сунул её за ухо и, схватив лопату, тоже принялся выгребать уголь.

Короче, через час мы покончили с обоими вагонами. Друг с другом в это время больше не разговаривали.

- Ну что, пошли к Ивахненко? - предложил Митяй, сбросив последнюю лопату угля на рампу.

Получив по два червонца каждый ("Так швыдко?" - удивился Ивахненко), мы вышли со станции. Было уже совсем темно, жёлтый фонарный свет заплёвывался посыпавшим по-новой снегом.

- Ну, бывай здоров, стихотворец. - Митяй протянул мне лапу.

- Ну, бывай. - Я протянул в ответ ладонь.

Петро отчего-то не удержался и хлопнул меня по плечу. Я хлопнул его в ответ.

- Так думаю, свидимся ещё, - сказал Митяй.

Не знаю, с чего он это взял, но у меня тоже было подобное предчувствие.

- Причём не на угле, - добавил Митяй, лукавясь своей красной мордой. Ну, может, прочтёшь напоследок какой стишок?

Я посмотрел на него.

- Стишок тебе? Ну, вот, слушай:

Уедем отсюда к чёрту Во Тьму-Таракань куда-то Протянем к аэропорту Краснеющий луч заката Отправимся в поднебесье Торчащее в горле костью И будем срывать созвездья Висящие белой гроздью Мы выдавим гроздь в бокалы И звёздного хмелю выпьем Завоем степным шакалом Заплачем болотной выпью Шатаясь межзвёздной пьянью В космической тьме пантеры Мы руки в неё протянем Корявые как антенны Которые синий ветер Колышет камышной пляской Наложим на солнце вето Утешимся лунной сказкой В ночи нас никто не тронет Она нам дана от Бога В ней скачут вдоль речки кони Отведав луны и грога На их пропотевших спинах Нам мчится легко и ясно Так пишут стихом картины Так пишут поэмы маслом Никто ничего не скажет Никто ни о чём не спросит Лишь Бог елеем помажет Когда нас на Землю сбросят Обвяжет нам раны бинтом Укроет тулупом ватным И мы пойдём лабиринтом Меж жизнью и непонятным.