Уильямс Пауэрс - Солнце на продажу (сборник рассказов)

— Я прекрасно слышу, что ты говоришь, — кричала Присцилла, — и отвечаю — никогда!

— Дорогая, пойми, ведь быть женой национального героя — большая честь.

— Лучше уж выйти замуж за памятник.

— Да за меня пойдет любая. Я могу жениться на ком захочу! — крикнул Мартин, и его лицо покрылось красными пятнами.

— Ну и женись! Окажи честь кому-нибудь другому. Мартин набрал воздуха и выложил козырную карту.

— Послушай, до конца жизни в твоем распоряжении будет солнце. Я никогда не опустился бы до того, чтобы использовать ОЗХ в подобных целях. Но ради тебя я готов и на это. Ни одного дня без солнца, солнца лично для тебя!

Эти слова оказались для Мартина роковыми.

— Мне до смерти надоело солнце! Я приехала в Англию, чтобы подышать прохладным, сырым воздухом. И что я получила? ОЗХ! Уж если терпеть солнце, так лучше дома, на Ямайке, там оно хоть настоящее. — Словно желая поставить точку, она пнула носком туфли металлическую диафрагму машины.

Именно в этот момент власть над солнцем была утрачена.

Конечно, это поняли не сразу. После того как я на цыпочках ушла из лаборатории, жизнь продолжалась, как и прежде. Вернувшись в редакцию с пустыми руками, я выслушала нотацию редактора. Потом была изумительная зима, а в марте, как мы и ожидали, на прилавках появились летние фрукты.

Затем наступил апрель — время, когда лучи ОЗХ были не нужны для урожая, и фермеры начали жаловаться. "Необходим дождь", "Пора выключить ОЗХ" — гласили заголовки сельских газет. Затем в большой прессе появилась статья: "Засуха неминуема. Выключите ОЗХ".

Спустя неделю мы едва не начали воевать с Гренландией. Эскимосам на месяц обещали лучи ОЗХ — прогреть их апельсиновые сады. За это Англия получила миллион котиковых шкурок. Однако апельсиновые сады остались без ОЗХ. "Кто хозяин ОЗХ?" — спрашивала газета "Ежедневный звон". Не ответив на вопрос, Англия поспешила вернуть шкурки.

Между тем наступило лето. В сельской местности вся зелень побурела, как после недавнего пожара. Реки едва сочились, Темза превратилась в зловонный грязный ручеек. Над выжженными пустошами Дербишира летали грифы.

Разговоры о сэре Мартине Хэмблтоне шли сначала в трактирах, потом в прессе и наконец в палате общин. Вот тут-то все и объяснилось.

15 августа Би-би-си в утренних новостях сообщила радиослушателям:

"Сегодня на Даунинг-стрит, 10 было сделано официальное заявление о том, что установка ОЗХ, позволившая Англии совершить революцию в экономике, вышла из строя. Заявление сделал премьер-министр совместно с сэром Мартином. Ученый заявил, что установка в начале года получила повреждение от небольшого толчка (в этом месте я хихикнула). Пытаясь наладить механизм, сэр Мартин работал полгода не покладая рук, однако его усилия оказались тщетными. Установку невозможно ни отключить, ни направить лучи в другую зону. Ее придется уничтожить, что и будет сделано завтра".

Действительно, 16 августа в 10 часов утра ОЗХ была взорвана и разлетелась на мелкие кусочки. Почти вся страна наблюдала за взрывом на экранах своих телевизоров. Зрители увидели сначала смерч из осколков, а затем — крупным планом — горестное лицо сэра Мартина.

Уже через минуту толпы людей высыпали из домов.

Знакомое одеяло серых туч снова висело у них над головами. Вскоре почти всю территорию Британских островов поливал дождь. Изможденная засухой почва, словно гигантская губка, впитывала нескончаемые потоки воды, а мужчины, женщины и дети, истерически смеясь, шлепали босиком по лужам.

Сэр Мартин был сломлен, и сломлен навсегда. Он потерял все.

Прошло какое-то время. Однажды утром, выглянув из окна спальни, я увидела сэра Мартина в сыром саду. Он понуро стоял с опущенной головой. Кстати, не так уж я жаждала снова с ним соседствовать. Однако следует все же рассказать, чем кончилась вся эта история.

Сейчас сэр Мартин человек средних лет. Ему недавно стукнуло сорок пять, но седые волосы делают его старше. Поговаривают, что история с ОЗХ повлияла на его психику — и правда, он изменился. Исчезло высокомерие, появилась сдержанность. Он по-прежнему работает в своей лаборатории и не пускает посторонних на порог. Впрочем, я не могу сказать, что им слишком интересуются. Лорд Хэмблтон давно забыт.

Месяца два назад Мартин снова возбудил мое любопытство. Он пришел ко мне (да, мы снова разговариваем) и попросил помочь ему измерить участок позади дома. Ему нужна была очень точная крупномасштабная карта сада, чтобы нанести на нее не только каждое дерево и клумбу, но и буквально каждый цветок. Сперва я подумала, что Мартин решил перепланировать сад, но потом, увидев, с какой тщательностью он наносит на карту широту и долготу, поняла, что он задумал что-то другое. Затем я увидела крестик между розарием и земляничным деревом.

— Это вполне подходит, — заметил Мартин.

Увидев шезлонг на месте, обозначенном крестиком, я уже не сомневалась в том, что за этим последует. Мартин сел в шезлонг и начал натираться кокосовым маслом, хотя сад тонул в пелене дождя.

Вот и все. К сожалению, не имею времени на то, чтобы продолжить рассказ. Спешу в церковь к двум часам: нужно открыть праздник. Тоскливое занятие, но мне часто навязывают его — видимо, потому, что фраза "праздник откроет леди Хэмблтон" хорошо смотрится в программе. Бедный священник! Через полчаса хлынет дождь, и мы не в силах его предотвратить.

Пер. изд.: Roads Ann. The Man Who Stole the Sun: International Storyteller, Gollancz, Lnd., 1964.

© Перевод на русский язык, “Мир”, Э.Башилова, 1983.

Ллойд Бигл-младший

ПАМЯТНИК

О'Брайен вдруг осознал, что скоро умрет.

Он лежал в прочном, сплетенном из стеблей вьющихся растений гамаке, и до него на самую малость не долетали брызги морских волн, разбивавшихся о косу. Ласковое тепло солнца просачивалось сквозь ажурную листву деревьев сао. Игривые порывы ветерка, благоухавшего морем, то и дело доносили до него возгласы мальчишек, которые на косе охотились с копьями за рыбой. У его локтя висела бутыль из выдолбленного плода с освежающим напитком. О'Брайен мирно дремал, убаюканный ощущением довольства и покоя, как вдруг его лениво шевелившееся в полусне сознание молнией пронзила мысль о близости смерти, и он мгновенно проснулся.

Он скоро умрет.

Приближающийся уход из жизни взволновал его меньше, чем то, что мысль об этом пришла ему в голову только сейчас. Момент появления на свет — это уже первый шаг на пути к смерти, а пора младенчества О'Брайена осталась далеко позади. Иногда он пытался подсчитать, сколько ему лет. Сто — это уж точно, но, возможно, и все сто пятьдесят.