Джонс Коуль - Блуждающая звезда (сборник рассказов)

Все было точно так, как в тот день. Посреди перехода пласталось агонизирующее тело, а в самом конце его виднелся стремительно уменьшающийся силуэт бегущего человека. Макгроун подбежал к телу и рывком перевернул его. Это был Лейв. Нож проник ему в шею, перерезав артерии. Мастерский удар. Веки Лейва подергивались, изо рта текла кровь. Выпуская последний воздух, он прохрипел:

— Берегись Т… Т… — На большее Лейва не хватило. Голова астронавта дернулась и упала на бок. В этот миг Макгроун заметил, что из кулака Лейва торчит какой–то блестящий предмет. Не без труда разжав немеющие пальцы, Макгроун извлек свою добычу на свет. Это был браслет с зеленым камнем посредине — знак командного состава. Именно этот браслет искал третий помощник командора Мелтон Тройд. Все встало на свои места. Перепрыгнув через мертвое тело, Макгроун бросился бежать туда, где промелькнул силуэт убийцы.

Один переход, другой, третий. Макгроун вглядывался в серый пластик пола, на котором то и дело попадались грязно–красные отпечатки. Очевидно, Мелтон вляпался в кровь своей жертвы.

Здесь! Выхватив бластер, Макгроун прыжком нырнул вперед в боковой проход.

Как и в тот день, Мелтон скрывался в этом месте. Он не ожидал этой встречи. На этот раз он проиграл. При виде Макгроуна по лицу Мелтона Тройда разлилась смертельная бледность.

— Гарри, это все она. — Пепельные губы Мелтона едва шевелились.

Макгроун не ответил, концентрируя внимание на правом боку помощника командора, где висел бластер.

— Гарри, это твоя девчонка…

На этот раз Макгроун дал ответ, спросив:

— А что ты скажешь об этом?

Он швырнул под ноги Мелтону Тройду его смятый браслет, на котором виднелись капди крови, точно такие, что покрывали сапоги Мелтона.

И в этот миг за спиной Макгроуна появилась Тина. Как и в тот день, она шла по боковому переходу. Она не видела Мелтона, она не видела бластера, намертво зажатого в правой руке Макгроуна. Она видела лишь спину астропилота и крохотный кусочек его искаженного жестокой гримасой лица. И словно испугавшись чего–то, Тина бросилась к своему возлюбленному. Макгроун услышал ее шаги и обернулся. Но было поздно.

Время жизни расслоилось на крохотные отрезки смерти. Взглянув на Тину, Макгроун поспешил вернуться к Мелтону. Он поворачивал голову, словно завороженный, наблюдая за тем, как правая рука Мелтона, изогнувшись, схватила рукоять бластера, и тот медленно, словно опутанный невесомостью, стал поднимать свое тонкое дуло вверх. Рот Мелтона раздвинулся для крика. Макгроун опередил убийцу. Длинный импульс, плавной чертой покинувший оружие Макгроуна, вонзился в голову Тройда. Медленными каплями брызнули куски черепа и мозга. Причудливо кувыркаясь, они падали на пол, слюняво цеплялись за стены. И в этот миг Макгроун почувствовал нестерпимую боль, ворвавшуюся с трехгранным острием, которое вонзила в его тело Тина. Трехгранное лезвие вошло точно под левую лопатку, тягучая липкая лента времени сжалась в стремительную спираль, вместив жизнь Гарри Макгроуна в крохотное, безликое мгновение. Мгновение смерти…

На Земле, в западном полушарии, вечно стоит осень. Там, в крохотном городишке со странным названием Дастополь живет некий Тед Макгроун, который, выпив молодого вина, любит рассказывать о своем брате, отправившемся в прошлое.

— Он ушел искать счастье и наверняка обрел его, — говорит Тед и роняет пьяную мутную слезу, после чего наполняет стаканчик вновь. И так продолжается до тех пор, пока госпожа Макгроун не отбирает у мужа бутыль с вином и не гонит его спать. А на Земле стоит вечная осень.

АНГЕЛ

Собор был заполнен рыдающим пением органа. Высокие звуки голубиной стаей взлетали под купол, ватно сползали по стенам и бились тугим мячиком о мраморные ребра колонн. Звуки рвали душу, вознося ее к глубинам сознания, и биение сердца переплеталось с биением мысли, отравляя последнюю всепоглощающим наркотиком чувственности. Тело цепенело, а душа взвивалась вверх, к своду, где изящный худой человек с вычурной бородкой гранда тщетно пытался оторвать нанизанные на крест руки. Здесь они растворялись и сливались с незримой душой человека, который на деле был Богом. И душа тоже становилась Богом, ибо осязающий Господа становится подобен ему. Душа парила в весях, мягко перекатывалась по туго натянутым жилам прозрачно–невесомых струн, а орган рыдал. В его плаче было что–то чувственное, почти вакхическое, но люди, зачарованно внимавшие вышнему гимну, не отождествляли свой экстаз с бесовским богом эллинов, ибо не знали того бога. Чувственный трепет означал для них отказ от человеческого и слияние с Ним, пожертвовавшим жизнью ради искупления их грехов.

Тонкие, белые, почти женские пальцы органиста плавнр перебегали по рядам костяных клавиш, меняя регистры и мелодию. Он играл грустную и торжественную мессу, подобающую чувствам и приличию, но время от времени пальцы невольно ускоряли свой бег, и тогда в размеренное движение мелодии врывались неистовые аккорды токкат, буйные и пьянящие, словно молодое вино. И душа вздрагивала и начинала озираться в поисках оставленной на земле бренной оболочки, а через миг токкаты растворялись в торжественном гимне Ему, и душа мгновенно забывала о своих суетных стремлениях.

Выше, выше, еще выше… Выше только свод, а за ним — ничто, из которого нет возврата. Звуки замерли и рассыпались приглушенными басами, возвращая душе свободу. Душа протерла глаза, повела вокруг ошеломленным взором и, устыдившись своей наготы, поспешила юркнуть в тело. Меж колонн пронесся последний протяжный аккорд, и пришла тишина, терзаемая слабыми отголосками резонирующих стен, а через миг стихли и они.

Потрясенные слиянием с Ним, прихожане покидали собор, на выходе заполняя чашу для пожертвований серебряными и золотыми кружочками. Музыкальная месса Отца Ворда стоила этой ничтожной платы.

В этот миг человек с тонкими пальцами был уже далеко. Он стоял перед небольшим столиком, опустив руки в сосуд с чистой ледяной водой. Пальцы горели, словно их наполнял огонь. Человек ненавидел свои пальцы, он имел полное право ненавидеть их, предпочитающих токкаты плавным рыданиям месс.

— Дьявольское порождение! — тихо шевельнулись тонкие бесцветные губы.

Послышался негромкий стук в дверь. Человек вздрогнул и быстрым, воровским движением вылил воду в стоявший под столом серебряный таз. Он вытер насухо онемевшие пальцы рушником и лишь после этого промолвил:

— Войдите.

Дверь отворилась, и в комнату проникла женщина — странное существо, почти неразличимое на фоне тусклых стен. Она была не стара и не молода, не уродлива и не красива. Весь ее облик носил печать той серой усредненности, которая сливает человека с миром, растворяя его как в толпе, так и в сосновом бору. Великий Фуке утверждал, что именно так должен выглядеть настоящий соглядатай, но этот мир не знал Фуке; тот придет много позже, в эпоху ярости и расшитых золотом эполет. Этот мир был более тускл и более безобиден.